Стихи Петра Вяземского

Вопрос искусства для искусства Давно изношенный вопрос; Другие взгляды, мненья, чувства Дух современный

Что поднесетъ новорожденной милой Поэтъ, здоровіемъ и дарованьемъ хилой? Онъ поднесетъ ли вамъ нескладные

Для славы ты здоровья не жалеешь, Но берегись, недолго до греха; Над рифмою ты целый век потеешь, А там

Льстить любят многие; хвалить умеет редкой. Не в меру похвала опасней брани едкой. Усердья ложного подать

Игрок задорный, рок насмешливый и злобный Жизнь и самих людей подводит под сюркуп: Способный человек

Кинем печали! Боги нам дали Радость на час; Радость от нас Молний быстрее Быстро парит, Птичек резвее

Казалось мне: теперь служить могу, На здравый смысл, на честь настало время И без стыда несть можно службы

Где б ни был я в чужбине дальной, Мной никогда не позабыт Тот угол светлый и печальный, Где тихий ангел

Лукавый рок его обчел: Родился рано он и поздно, Жизнь одиночную прошел Он с современной жизнью розно.

1 Есть Карамзин, есть Полевой, — В семье не без урода. Вот вам в строке одной Исторья русского народа.

В журналах наших всех мыслителей исчисли. В журналах места нет от мыслей записных; В них недостатка нет;

В больнице общей нам, где случай, врач-слепец, Развел нас наобум и лечит наудачу, Скажи, что делаешь

Польской. Упалъ на дерзкія главы Громъ мести сильной и правдивой: Знамена, мстители Москвы, Шумятъ надъ

Презревши совести угрозу, Нас Фирс дарит плодом досуга своего; В стихах его находишь прозу, Но в прозе

Когда печали неотступной В тебе подымется гроза И нехотя слезою крупной Твои увлажатся глаза, Я и в то

В. И. Бухариной Не знаю я — кого, чего ищу, Не разберу, чем мысли тайно полны; Но что-то есть, о чем

Нам море нравится и манит нас равно Однообразием и вечной переменой: Смотрите, как теперь улыбчиво оно!

Лампадою ночной погасла жизнь моя, Себя, как мертвого, оплакиваю я. На мне болезни и печали Глубоко врезан

Сфинкс, не разгаданный до гроба, О нем и ныне спорят вновь; В любви его роптала злоба, А в злобе теплилась любовь.

…А стих александрийский?.. Уж не его ль себе я залучу? Извилистый, проворный, длинный, склизкий И с жалом

Был древний храм готического зданья, Пещера тьмы, унынья и молчанья. Узрел его художник молодой, Постиг

Володинька! вперед шагая, Владимир будешь: дай-то бог! Но по свету, мой друг, гуляя, Не замарай своих ты ног.

Блестят серебряные горы, И отчеканились на них Разнообразные узоры Из арабесков снеговых. Здесь серебра

Прости! Как грустно это слово, Когда твердим его друзьям, С ним сердце выскочить готово, Иль разорваться пополам.

Жужжащий враль, едва заметный слуху! Ты хочешь выслужить удар моей руки? Но знай: на ястребов охотятся стрелки;

Идутъ ли въ прокъ дела, иль плохо; Успехъ, задержка-ли въ труде? Все переходная эпоха За всехъ отвутствуетъ везде.

К чему, скажите ради бога, Журнальный Марс восстал с одра И барабанная тревога Гусиных витязей пера?

Я у тебя в гостях, Языков! Я в княжестве твоих стихов, Где эхо не забыло кликов Твоих восторгов и пиров.

У авторов приязнь со всячиной ведется. «Росслав твой затвердил: «Я росс, я росс, я росс!» А всё он невелик

[На А. А. Шаховского] Сбылось мое пророчество пред светом: Обмолвился Гашпар и за мои грехи.

На людской стороне, На жилом берегу, Грустно мне, тошно мне И сказать не могу. Убежал бы я прочь Под

Не темъ трудна житейская задача, Что нетъ ни въ чемъ успеха безъ труда, Что въ сей юдоли жертвъ, утратъ

Ты прав, любезный Пушкин мой, С людьми ужиться в свете трудно! У каждого свой вкус, свой суд и голос свой!

Пожар на небесах — и на воде пожар. Картина чудная! Весь рдея, солнца шар, Скатившись, запылал на рубеже заката.

Благоуханьем роза дышит, Созвучьем дышит соловей, Хотя никто его не слышит, Никто не радуется ей.

Не вызывай судьбы на битву! Борьба съ судьбой не по тебе! Гроза ль придетъ — твори молитву: Не малодушно

Тирсис всегда вздыхает, Он без «увы» строки не может написать; А тот, кому Тирсис начнет свой бред читать

1 С улыбкою оледенелой Сошла небес суровых дочь, И над землей сребристо-белой Белеет северная ночь.

Я пережил и многое, и многих, И многому изведал цену я; Теперь влачусь в одних пределах строгих Известного

Тихие равнины, Ель, ветла, береза, Северной картины Облачная даль, Серенькое море, Серенькое небо, Чуется

Здравствуй, в белом сарафане Из серебряной парчи! На тебе горят алмазы, Словно яркие лучи. Ты живительной

Если я мог бы дать тело и выход из груди своей тому, что наиболее во мне, если я мог бы извергнуть мысли

«Кто там стучится в дверь? — Воскликнул Сатана. — Мне недосуг теперь!» — «Се я, певец ночей, шахматно-пегий

Вписавшись в цех зоилов строгих, Будь и к себе ты судия. Жуковский пишет для немногих, А ты для одного себя.

С родного очага судьбиной Давно отрезанный ломоть, Закабален я был чужбиной И осужден в ней дни молоть.

Попавшись в доведи на шашечной доске, Зазналась шашка пред другими, Забыв, что из одной она и кости с

Жизнь так противна мне, я так страдал и стражду, Что страшно вновь иметь за гробом жизнь в виду;

Твердят: ты с Азией Европа, Славянский и татарский Рим, И то, что зрелось до потопа, В тебе еще и ныне зрим.

Цып! цып! сердитые малютки! Вам злиться право не под стать, Скажите: стоило-ль из шутки Вам страшный

К усопшим льнет, как червь, Фиглярин неотвязный. В живых ни одного он друга не найдет; Зато, когда из