Стихи Петра Вяземского
Княжнин! К тебе был строг судеб устав, И над тобой сшутил он необычно: «Вадим» твой был сожжен публично
Мне не к лицу шутить, не по душе смеяться, Остаться должен я при немощи своей. Зачем, отжившему, живым
Клеврет журнальный, Аноним, Помощник презренный ничтожного бессилья. Хвалю тебя за то, что под враньем
Несись с неукротимым гневом, Мятежной влаги властелин! Над тишиной окрестной ревом Господствуй, бурный исполин!
Холодный сон моей души С сном вечности меня сближает; В древесной сумрачной тиши Меня могила ожидает. Амуры!
Попробуй съ рьянымъ неофитомъ, Схватившимъ вдругъ вершки всего, Въ вопросе ужъ давно избитомъ И новомъ
(С французского) Не раз хвалили без ума Деревню, пристань всем весельям. Затей в поэтах наших тьма;
Совсем я выбился из мочи! Бессонница томит меня, И дни мои чернее ночи, И ночь моя белее дня.
Когда поэт еще невинен был, Он про себя иль на ухо подруге, Счастливец, пел на воле, на досуге И на заказ
Спешите в мой прохладный сад, Поклонники прелестной Флоры! Здесь всюду манит ваши взоры Ее блистающий наряд.
внучке моей княгине Елизавете Петровне Голицыной Напевы знакомых созвучий! Вернее всех слов и картин
Тихие равнины, Ель, ветла, береза, Северной картины Облачная даль, Серенькое море, Серенькое небо, Чуется
Здравствуй, в белом сарафане Из серебряной парчи! На тебе горят алмазы, Словно яркие лучи. Ты живительной
Если я мог бы дать тело и выход из груди своей тому, что наиболее во мне, если я мог бы извергнуть мысли
«Кто там стучится в дверь? — Воскликнул Сатана. — Мне недосуг теперь!» — «Се я, певец ночей, шахматно-пегий
Вписавшись в цех зоилов строгих, Будь и к себе ты судия. Жуковский пишет для немногих, А ты для одного себя.
С родного очага судьбиной Давно отрезанный ломоть, Закабален я был чужбиной И осужден в ней дни молоть.
Попавшись в доведи на шашечной доске, Зазналась шашка пред другими, Забыв, что из одной она и кости с
Жизнь так противна мне, я так страдал и стражду, Что страшно вновь иметь за гробом жизнь в виду;
Твердят: ты с Азией Европа, Славянский и татарский Рим, И то, что зрелось до потопа, В тебе еще и ныне зрим.
Куда летишь? К каким пристанешь берегам, Корабль, несущий по волнам Судьбы великого народа?
Как мастерски пророков злых подсел Рифмач, когда себя в печать отправил; Им вопреки, он на своем поставил
Когда утихнут дни волненья И ясным дням придет чреда, Рассеется звездой спасенья Кровавых облаков гряда?
Михаил Дмитриев! Теперь ты вовсе чист: Клеврет твой — Писарев и Каченовский — барин, А похвалой тебе
Наш журналист и сух, и тощ, как спичка, Когда-б ума его весь выжать сок, То выйдет в ряд учености страничка
(С французского) Каких нам благ просить от бога? Фортуны? — Слишком быстронога, Едва придет и пропадет! Чинов?
С собачкой, с посохом, с лорнеткой И с миртовой от мошек веткой, На шее с розовым платком, В кармане
I Милорадовича помню В битве при Бородине: Был он в шляпе без султана На гнедом своем коне.
Прелестен вид, когда, при замиранье дня, Чудесной краскою картину оттеня, Всё дымкой розовой оденет пар
Сколько слез я пр_о_лил, Сколько тайных слез Скрыться приневолил В дни сердечных гроз! Слезы, что пробились
Ты прав! Сожжем, сожжем его творенья! Он не по нас! Галиматьи в нем нет! В нем смелый ум, потомок просвещенья;
Над мотыльком смеялся человек. «Гость утренний! по чести, ты мне жалок! — Он говорит. — Мгновенье — вот твой век!
Я Петербурга не люблю, Но вас с трудом я покидаю, Друзья, с которыми гуляю И, так сказать, немножко, пью.
Твоя подстреленная птица Так звучно-жалобно поет, Нам так сочувственно певица Свою тоску передает, Что
Графине М. Б. Перовской Ждет тройка у крыльца; порывом Коней умчит нас быстрый бег. Смотрите — месячным
Vieni, la barca e pronta [1] 1 Выйди, сядь в гондолетку! Месяц с синего неба В серебристую сетку Ночь
Когда Красовского пресекла парка годы, Того Красовского, который в жизни сам Был паркою ума и мыслящей
Всё грустно, всё грустней, час от часу тяжелей, Час от часу на жизнь темней ложится мгла, На жизнь, где
Взревел наряженный в Ахилла Демократический Фальстаф: Потоком брани и чернила На нас с тобою льются, граф!
Я помню этот дом, я помню этот сад: Хозяин их всегда гостям своим был рад, И ждали каждого, с радушьем
Давыдов, баловень счастливый Не той волшебницы слепой, И благосклонной и спесивой, Вертящей мир своей
Прелестный цвет, душистый, ненаглядный, Московских роз царица и краса! Вотще тебя свежит зефир прохладный
Под небом голубым Италии прекрасной, В отечестве надежд и счастья сладких снов, Где воздух напоен любовью
Как «Андромахи» перевод Известен стал у стикских вод, И наших дней Прадон прославился и в аде.
Когда я был душою молод, С восторгом пел я первый снег; Зимы предвестник, первый холод Мне был задатком
Все росказни мои вы назовете бредомъ Согласенъ, спора нетъ; и я за вами следомъ Ихъ соннымъ бредомъ назову
Сбираясь в путь, глупец почетной (Не знаю где, у нас иль нет) Кричал в Беседе доброхотной, Что бросит
Невзоров, Перестань писать так много вздоров. Поверь, никто не остановит взоров На книге, где прочтет
(Из Ж.-Б. Руссо) Шутя друг муз, но ремеслом друг хмелю, С попойки ветал и тут же слег в постелю;
Пора стихами заговеться И соблазнительнице рифме Мое почтение сказать: На старости, уже преклонной, Смешно