Стихи Саши Черного
Гиена такая мерзкая. Морда у нее дерзкая, Шерсть на загривке торчком, Спина- сучком, По бокам (для чего
Высоко над Гейдельбергом, В тихом горном пансионе Я живу, как институтка, Благородно и легко.
Потемнели срубы от воды, В колеях пузырятся потоки. Затянув кисейкою сады, Дробно пляшет дождик одинокий
Из палатки вышла дева В васильковой нежной тоге, Подошла к воде, как кошка, Омочила томно ноги И медлительным
В городской суматохе Встретились двое. Надоели обои, Неуклюжие споры с собою, И бесплодные вздохи О том
Хлопья, хлопья летят за окном, За спиной теплый сумрак усадьбы. Лыжи взять да к деревне удрать бы, Взбороздив
Кто любит прачку, кто любит маркизу, У каждого свой дурман,— А я люблю консьержкину Лизу, У нас — осенний роман.
Ф-фух! Я индейский петух! Самый важный! Hос трёхэтажный… Грудь кораблем, Хвост решетом… Ф-фух!
В эту ночь оставим книги, Сдвинем стулья в крепкий круг; Пусть, звеня, проходят миги, Пусть беспечность
Холостой стаканчик чаю (Хоть бы капля коньяку), На стене босой Толстой. Добросовестно скучаю И зеленую
О, Рахиль, твоя походка Отдаётся в сердце чётко… Голос твой — как голубь кроткий, Стан твой — тополь
Одолела слабость злая, Ни подняться, ни вздохнуть: Девятнадцатого мая На разведке ранен в грудь.
Промокло небо и земля, Душа и тело отсырели. С утра до вечера скуля, Циничный ветер лезет в щели.
Посвящается «детским» поэтессам Дама, качаясь на ветке, Пикала: «Милые детки! Солнышко чмокнуло кустик
Повесть Арон Фарфурник застукал наследницу дочку С голодранцем студентом Эпштейном: Они целовались!
Портрет Бетховена в аляповатой рамке, Кастрюли, скрипки, книги и нуга. Довольные обтянутые самки Рассматривают
Темно под арками Казанского собора. Привычной грязью скрыты небеса. На тротуаре в вялой вспышке спора
Яркий цвет лесной гвоздики. Пряный запах горьких трав. Пали солнечные блики, Иглы сосен пронизав.
Темно… Фонарь куда-то к черту убежал! Вино Качает толстый мой фрегат, как в шквал… Впотьмах За телеграфный
Жизнь бесцветна? Надо, друг мой, Быть упорным и искать: Раза два в году ты можешь, Как король, торжествовать…
Время года неизвестно. Мгла клубится пеленой. С неба падает отвесно Мелкий бисер водяной. Фонари горят
Мы — лягушки кваксы. Ночь чернее ваксы… Шелестит трава Ква! Разевайте пасти, — Больше, больше страсти!
Белые хлопья и конский навоз Смесились в грязную желтую массу и преют. Протухшая, кислая, скучная, острая
Летний дождик хлещет в крышу По железным по листам. Слышу, слышу! Тра-та-та-та, трам-там-там!
Из-за забора вылезла луна И нагло села на крутую крышу. С надеждой, верой и любовью слышу. Как запирают
Она была поэтесса, Поэтесса бальзаковских лет. А он был просто повеса, Курчавый и пылкий брюнет.
Трепов — мягче сатаны, Дурново — с талантом, Нам свободы не нужны, А рейтузы с кантом. Сослан Нейдгарт
Пастель Лиловый лиф и желтый бант у бюста, Безглазые глаза — как два пупка. Чужие локоны к вискам прилипли
Снежинки-снежинки, Седые пушинки Летят и летят! И дворик, и сад Белее сметаны, Под крышей висят Прозрачные
На скамейке в Александровском саду Котелок склонился к шляпке с какаду: «Значит, в десять? Меблированные
В старинном городе, чужом и странно близком, Успокоение мечтой пленило ум. Не думая о временном и низком
На рогатинах корявых ветви грузные лежат. Гроздья яблок нависают, как гигантский виноград… Их весь день
Солнце брызжет, солнце греет. Небо – василек. Сквозь березки тихо веет Теплый ветерок. А внизу все будки
У двух проституток сидят гимназисты: Дудиленко, Барсов и Блок. На Маше — персидская шаль и монисто, На
Опять опадают кусты и деревья, Бронхитное небо слезится опять, И дачники, бросив сырые кочевья, Бегут
Я знаком по последней версии С настроением Англии в Персии И не менее точно знаком С настроеньем поэта
1 Раз двое третьего рассматривали в лупы И изрекли: «Он глуп». Весь ужас здесь был в том, Что тот, кого
— Отчего ты, мартышка, грустна И прижала к решётке головку? Может быть, ты больна? Хочешь сладкую скушать морковку?
Сеть лиственниц выгнала алые точки. Белеет в саду флигелек. Кот томно обходит дорожки и кочки И нюхает
I. Футбол Три подмастерья, — Волосы, как перья, Руки глистами, Ноги хлыстами То в глину, то в ствол
Пришла блондинка-девушка в военный лазарет, Спросила у привратника: «Где здесь Петров, корнет?
Добрый вечер, сад-сад! Все березы спят-спят, И мы скоро спать пойдем, Только песенку споем.
Чья походка, как шелест дремотной травы на заре? Зирэ. Кто скрывает смущенье и смех в пестротканой чадре?
Это было в провинции, в страшной глуши. Я имел для души Дантистку с телом белее известки и мела, А для
Во имя чего уверяют, Что надо кричать: «Рад стараться!»? Во имя чего заливают Помоями правду и свет?
Середина мая и деревья голы… Словно Третья Дума делала весну! В зеркало смотрю я, злой и невеселый, Смазывая
Родился карлик Новый Год, Горбатый, сморщенный урод, Тоскливый шут и скептик, Мудрец и эпилептик.
Бодрый туман, мутный туман Так густо замазал окно — А я умываюсь! Бесится кран, фыркает кран… Прижимаю
Профиль тоньше камеи, Глаза как спелые сливы, Шея белее лилеи И стан как у леди Годивы. Деву с душою
Вся деревня спит в снегу. Ни гу-гу. Месяц скрылся на ночлег. Вьется снег. Ребятишки все на льду, На пруду.