Стихи Саши Черного

Повесть Арон Фарфурник застукал наследницу дочку С голодранцем студентом Эпштейном: Они целовались!

Портрет Бетховена в аляповатой рамке, Кастрюли, скрипки, книги и нуга. Довольные обтянутые самки Рассматривают

Темно под арками Казанского собора. Привычной грязью скрыты небеса. На тротуаре в вялой вспышке спора

Яркий цвет лесной гвоздики. Пряный запах горьких трав. Пали солнечные блики, Иглы сосен пронизав.

Темно… Фонарь куда-то к черту убежал! Вино Качает толстый мой фрегат, как в шквал… Впотьмах За телеграфный

Жизнь бесцветна? Надо, друг мой, Быть упорным и искать: Раза два в году ты можешь, Как король, торжествовать…

Время года неизвестно. Мгла клубится пеленой. С неба падает отвесно Мелкий бисер водяной. Фонари горят

Мы — лягушки кваксы. Ночь чернее ваксы… Шелестит трава Ква! Разевайте пасти, — Больше, больше страсти!

Белые хлопья и конский навоз Смесились в грязную желтую массу и преют. Протухшая, кислая, скучная, острая

Летний дождик хлещет в крышу По железным по листам. Слышу, слышу! Тра-та-та-та, трам-там-там!

Из-за забора вылезла луна И нагло села на крутую крышу. С надеждой, верой и любовью слышу. Как запирают

Она была поэтесса, Поэтесса бальзаковских лет. А он был просто повеса, Курчавый и пылкий брюнет.

Трепов — мягче сатаны, Дурново — с талантом, Нам свободы не нужны, А рейтузы с кантом. Сослан Нейдгарт

Пастель Лиловый лиф и желтый бант у бюста, Безглазые глаза — как два пупка. Чужие локоны к вискам прилипли

Снежинки-снежинки, Седые пушинки Летят и летят! И дворик, и сад Белее сметаны, Под крышей висят Прозрачные

На скамейке в Александровском саду Котелок склонился к шляпке с какаду: «Значит, в десять? Меблированные

В старинном городе, чужом и странно близком, Успокоение мечтой пленило ум. Не думая о временном и низком

На рогатинах корявых ветви грузные лежат. Гроздья яблок нависают, как гигантский виноград… Их весь день

Солнце брызжет, солнце греет. Небо – василек. Сквозь березки тихо веет Теплый ветерок. А внизу все будки

У двух проституток сидят гимназисты: Дудиленко, Барсов и Блок. На Маше — персидская шаль и монисто, На

Опять опадают кусты и деревья, Бронхитное небо слезится опять, И дачники, бросив сырые кочевья, Бегут

Я знаком по последней версии С настроением Англии в Персии И не менее точно знаком С настроеньем поэта

1 Раз двое третьего рассматривали в лупы И изрекли: «Он глуп». Весь ужас здесь был в том, Что тот, кого

— Отчего ты, мартышка, грустна И прижала к решётке головку? Может быть, ты больна? Хочешь сладкую скушать морковку?

Сеть лиственниц выгнала алые точки. Белеет в саду флигелек. Кот томно обходит дорожки и кочки И нюхает

I. Футбол Три подмастерья, — Волосы, как перья, Руки глистами, Ноги хлыстами То в глину, то в ствол

Пришла блондинка-девушка в военный лазарет, Спросила у привратника: «Где здесь Петров, корнет?

Добрый вечер, сад-сад! Все березы спят-спят, И мы скоро спать пойдем, Только песенку споем.

Чья походка, как шелест дремотной травы на заре? Зирэ. Кто скрывает смущенье и смех в пестротканой чадре?

Это было в провинции, в страшной глуши. Я имел для души Дантистку с телом белее известки и мела, А для

Во имя чего уверяют, Что надо кричать: «Рад стараться!»? Во имя чего заливают Помоями правду и свет?

Середина мая и деревья голы… Словно Третья Дума делала весну! В зеркало смотрю я, злой и невеселый, Смазывая

Родился карлик Новый Год, Горбатый, сморщенный урод, Тоскливый шут и скептик, Мудрец и эпилептик.

Бодрый туман, мутный туман Так густо замазал окно — А я умываюсь! Бесится кран, фыркает кран… Прижимаю

Профиль тоньше камеи, Глаза как спелые сливы, Шея белее лилеи И стан как у леди Годивы. Деву с душою

Вся деревня спит в снегу. Ни гу-гу. Месяц скрылся на ночлег. Вьется снег. Ребятишки все на льду, На пруду.

Замираю у окна. Ночь черна. Ливень с плеском лижет стекла. Ночь продрогла и измокла. Время сна.

Каждый месяц к сроку надо Подписаться на газеты. В них подробные ответы На любую немощь стада.

1 Он сидит среди реторт И ругается, как черт: «Грымзы! Кильки! Бабы! Совы! Безголовы, бестолковы — Йодом

Обезьяний стильный профиль, Щелевидные глаза, Губы — клецки, нос — картофель: Ни девица, ни коза.

В коридоре длинный хвост носилок… Все глаза слились в тревожно-скорбный взгляд, — Там, за белой дверью

Квартирант сидит на чемодане И задумчиво рассматривает пол: Те же стулья, и кровать, и стол, И такая

Хочу отдохнуть от сатиры… У лиры моей Есть тихо дрожащие, легкие звуки. Усталые руки На умные струны

Всем добрым знакомым с отчаянием посвящаю Итак — начинается утро. Чужой, как река Брахмапутра, В двенадцать

Два утенка подцепили дождевого червяка, Растянули, как резинку, — трах! и стало два куска… Желтый вправо

Под липой пение ос. Юная мать, пышная мать В короне из желтых волос, С глазами святой, Пришла в тени

Мечтают двое… Мерцает свечка. Трещат обои. Потухла печка. Молчат и ходят… Снег бьет в окошко, Часы выводят

Все мозольные операторы, Прогоревшие рестораторы, Остряки — паспортисты, Шато-куплетисты и бильярд-оптимисты

Из дневника современника С горя я пошел к врачу, Врач пенсне напялил на нос: «Нервность. Слабость.

Я похож на родильницу, Я готов скрежетать… Проклинаю чернильницу И чернильницы мать! Патлы дыбом взлохмачены