Стихи Шарля Бодлера

И осень позднюю и грязную весну Я воспевать люблю: они влекут ко сну Больную грудь и мозг какой-то тайной

Здесь сокровенный твой покой, Где, грудь полузакрыв рукой, Ты блещешь зрелой красотой! Склонив овал грудей

Бедняжка, ты совсем устала, Не размыкай прекрасных глаз, Усни, упав на покрывало, Там, где настиг тебя экстаз!

I Как в комнате простой, в моем мозгу с небрежной И легкой грацией все бродит чудный кот; Он заунывно

В мою больную грудь она Вошла, как острый нож, блистая, Пуста, прекрасна и сильна, Как демонов безумных стая.

В объятиях любви продажной Жизнь беззаботна и легка, А я — безумный и отважный — Вновь обнимаю облака.

Река забвения, сад лени, плоть живая, — О Рубенс, — страстная подушка бренных нег, Где кровь, биясь

Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам, Они вперяют взор туда, в просторы моря; Неверны их шаги, их

Виктору Гюго О город, где плывут кишащих снов потоки, Где сонмы призраков снуют при свете дня, Где тайны

Я — трубка старого поэта; Мой кафрский, абиссинский вид, — Как любит он курить, про это Без слов понятно говорит.

I Ты не из тех, моя сильфида, Кто юностью пленяет взгляд, Ты, как котел, видавший виды: В тебе все искусы бурлят!

Пусть взор презрительный не хочет восхвалить, Дитя, твоих очей, струящих негу ночи; О вы, волшебные

Я вырою себе глубокий, черный ров, Чтоб в недра тучные и полные улиток Упасть, на дне стихий найти последний

О скорбный, мрачный дух, что вскормлен был борьбой, Язвимый шпорами Надежды, бурный, властный, Бессильный без нее!

Красавица, чей рот подобен землянике, Как на огне змея, виясь, являла в лике Страсть, лившую слова, чей

А Бог — не сердится, что гул богохулений В благую высь идет из наших грешных стран? Он, как пресыщенный

Я поражу тебя без злобы, Как Моисей твердыню скал, Чтоб ты могла рыдать и чтобы Опять страданий ток сверкал

Подражание Лонгфелло I Маниту, жизни Властелин, Сошел с заоблачных вершин На беспредельный луг зеленый

Нет, ни красотками с зализанных картинок — Столетья пошлого разлитый всюду яд! — Ни ножкой, втиснутой

О, завитое в пышные букли руно! Аромат, отягченный волною истомы, Напояет альков, где тепло и темно;

Ты — бочка Данаид, о, Ненависть! Всечасно Ожесточенная, отчаянная Месть, Не покладая рук, ушаты влаги

Богини волосы безумно в горсть собрав, Ты полон ловкости и смелости небрежной, Как будто юноша безумный

При свете красного, слепого фонаря, Где пламя движется от ветра, чуть горя, В предместье города, где

Вкруг ломберных столов — преклонных лет блудницы. И камни, и металл — на шеях, на руках. Жеманен тел

Тоску блаженную ты знаешь ли, как я? Как я, ты слышал ли всегда названье:»Странный»? Я умирал, в душе

Чтоб целомудренно слагать мои эклоги, Спать подле неба я хочу, как астрологи, — Из окон чердака, под

О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут Разыгран куклами, но в настоящей драме Они, как бледные лунатики

На оголенный лоб чудовища-скелета Корона страшная, как в карнавал, надета; На остове-коне он мчится

Я расскажу тебе, изнеженная фея, Все прелести твои в своих мечтах лелея, Что блеск твоих красот Сливает

Когда, закрыв глаза, я, в душный вечер лета, Вдыхаю аромат твоих нагих грудей, Я вижу пред собой прибрежия

В бутылках в поздний час душа вина запела: «В темнице из стекла меня сдавил сургуч, Но песнь моя звучит

Надпись для картины Эдуарда Мане Среди всех прелестей, что всюду видит глаз, Мои желания колеблются упорно

Мгновенный женский взгляд, обвороживший нас, Как бледный луч луны, когда в лесном затоне Она, соскучившись

Как нежны тонких рук и ног твоих изгибы! Все жены белые завидовать могли бы Широкому бедру, а бархат

Влей мне в мертвую грудь исступленье; Не гаси этот пламень в груди, Страсть, сердец ненасытных томленье!

I Для отрока, в ночи глядящего эстампы, За каждым валом — даль, за каждой далью — вал. Как этот мир велик

Твои черты, твой смех, твой взор Прекрасны, как пейзаж прекрасен, Когда невозмутимо ясен Весенний голубой простор.

Есть запахи, чья власть над нами бесконечна: В любое вещество въедаются навечно. Бывает, что, ларец диковинный

Я с нею встретился в краю благоуханном, Где в красный балдахин сплелась деревьев сень, Где каплет с стройных

Буду петь тебя на новых струнах, О, юница, играющая В моем одиноком сердце. Оплету тебя гирляндами, О

Бойцы сошлись на бой, и их мечи вокруг Кропят горячий пот и брызжут красной кровью. Те игры страшные

Вот вечер сладостный, всех преступлений друг. Таясь, он близится, как сообщник; вокруг Смыкает тихо ночь

Остынь, моя Печаль, сдержи больной порыв. Ты Вечера ждала. Он сходит понемногу И, тенью тихою столицу

Рисунок неизвестного мастера Среди шелков, парчи, флаконов, безделушек, Картин, и статуй, и гравюр, Дразнящих

С осанкой важною, как некогда живая, С платком, перчатками, держа в руке букет, Кокетка тощая, красоты

Лишь Смерть утешит нас и к жизни вновь пробудит, Лишь Смерть — надежда тем, кто наг и нищи сир, Лишь

Струится кровь моя порою, как в фонтане, Полна созвучьями ритмических рыданий, Она медлительно течет

Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали? Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь? И ночью бледный страх…

В предместье, где висит на окнах ставней ряд, Прикрыв таинственно-заманчивый разврат, Лишь солнце высыплет

Мать греческих страстей и прихотей латинских, О Лесбос, родина томительнейших уз, Где соплеменник солнц