Стихи Шарля Бодлера

Я знаю сладкий яд, когда мгновенья тают И пламя синее узор из дыма вьет, А тени прошлого так тихо пролетают

Читаю я в глазах, прозрачных, как хрусталь: «Скажи мне, странный друг, чем я тебя пленила?» — Бесхитростность

Ты на постель свою весь мир бы привлекла, О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла! Чтоб зубы упражнять

Любовница дворцов, о, муза горьких строк! Когда метет метель, тоскою черной вея, Когда свистит январь

Порою музыка объемлет дух, как море: О бледная звезда, Под черной крышей туч, в эфирных бездн просторе

Мать воспоминаний, нежная из нежных, Все мои восторги! Весь призыв мечты! Ты воспомнишь чары ласк и снов

На сумрачных стенах обителей святых, Бывало, Истина в картинах представала Очам отшельников, и лед сердец

«Какие помыслы гурьбой Со свода бледного сползают, Чем дух мятежный твой питают В твоей груди, давно пустой?

Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа; Окутайся во мглу и ты, моя Луна, Курясь в небытии, безмолвна

I. Мрак Велением судьбы я ввергнут в мрачный склеп, Окутан сумраком таинственно-печальным; Здесь Ночь

Когда свинцовый свод давящим гнетом склепа На землю нагнетет, и тягу нам невмочь Тянуть постылую, — а

Два брата неземных, два чудотворных глаза Всегда передо мной. Искусный серафим Их сплавил из огня, магнита

И разделась моя госпожа догола; Все сняла, не сняла лишь своих украшений, Одалиской на вид мавританской

О муза бедная! В рассветной, тусклой мгле В твоих зрачках кишат полночные виденья; Безгласность ужаса

Когда веленьем сил, создавших все земное, Поэт явился в мир, унылый мир тоски, Испуганная мать, кляня

Лишь только дон Жуан, сойдя к реке загробной И свой обол швырнув, перешагнул в челнок, — Спесив, как

I В изгибах сумрачных старинных городов, Где самый ужас, все полно очарованья, Часами целыми подстерегать

I Мы скоро в сумраке потонем ледяном; Прости же, летний свет и краткий и печальный; Я слышу, как стучат

Паскаль носил в душе водоворот без дна. — Все пропасть алчная: слова, мечты, желанья. Мне тайну ужаса

Тебе мои стихи! когда поэта имя, Как легкая ладья, что гонит Аквилон, Причалит к берегам неведомых времен

Тебе, прекрасная, что ныне Мне в сердце излучаешь свет, Бессмертной навсегда святыне Я шлю бессмертный

Красавица моя, люблю сплошную тьму В ночи твоих бровей покатых; Твои глаза черны, но сердцу моему Отраду

Один рядит тебя в свой пыл, Другой в свою печаль, Природа. Что одному гласит: «Свобода!» — Другому: «Тьма!

Вы зачарованы Костлявой И всяким символом ее; И угощенье, и питье Вам слаще под ее приправой, — О Монселе!

Лишь глянет лик зари и розовый и белый И строгий Идеал, как грустный, чистый сон, Войдет к толпе людей

Аллегорическая статуя в духе Ренессанса Эрнесту Кристофу, скульптору Смотри: как статуя из флорентийской

Вино любой кабак, как пышный зал дворцовый, Украсит множеством чудес. Колонн и портиков возникнет стройный

Мой Демон — близ меня, — повсюду, ночью, днем, Неосязаемый, как воздух, недоступный, Он плавает вокруг

И осень позднюю и грязную весну Я воспевать люблю: они влекут ко сну Больную грудь и мозг какой-то тайной

Здесь сокровенный твой покой, Где, грудь полузакрыв рукой, Ты блещешь зрелой красотой! Склонив овал грудей

Бедняжка, ты совсем устала, Не размыкай прекрасных глаз, Усни, упав на покрывало, Там, где настиг тебя экстаз!

I Как в комнате простой, в моем мозгу с небрежной И легкой грацией все бродит чудный кот; Он заунывно

В мою больную грудь она Вошла, как острый нож, блистая, Пуста, прекрасна и сильна, Как демонов безумных стая.

В объятиях любви продажной Жизнь беззаботна и легка, А я — безумный и отважный — Вновь обнимаю облака.

Река забвения, сад лени, плоть живая, — О Рубенс, — страстная подушка бренных нег, Где кровь, биясь

Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам, Они вперяют взор туда, в просторы моря; Неверны их шаги, их

Виктору Гюго О город, где плывут кишащих снов потоки, Где сонмы призраков снуют при свете дня, Где тайны

Я — трубка старого поэта; Мой кафрский, абиссинский вид, — Как любит он курить, про это Без слов понятно говорит.

I Ты не из тех, моя сильфида, Кто юностью пленяет взгляд, Ты, как котел, видавший виды: В тебе все искусы бурлят!

Пусть взор презрительный не хочет восхвалить, Дитя, твоих очей, струящих негу ночи; О вы, волшебные

Я вырою себе глубокий, черный ров, Чтоб в недра тучные и полные улиток Упасть, на дне стихий найти последний

О скорбный, мрачный дух, что вскормлен был борьбой, Язвимый шпорами Надежды, бурный, властный, Бессильный без нее!

Красавица, чей рот подобен землянике, Как на огне змея, виясь, являла в лике Страсть, лившую слова, чей

А Бог — не сердится, что гул богохулений В благую высь идет из наших грешных стран? Он, как пресыщенный

Я поражу тебя без злобы, Как Моисей твердыню скал, Чтоб ты могла рыдать и чтобы Опять страданий ток сверкал

Подражание Лонгфелло I Маниту, жизни Властелин, Сошел с заоблачных вершин На беспредельный луг зеленый

Нет, ни красотками с зализанных картинок — Столетья пошлого разлитый всюду яд! — Ни ножкой, втиснутой

О, завитое в пышные букли руно! Аромат, отягченный волною истомы, Напояет альков, где тепло и темно;

Ты — бочка Данаид, о, Ненависть! Всечасно Ожесточенная, отчаянная Месть, Не покладая рук, ушаты влаги

Богини волосы безумно в горсть собрав, Ты полон ловкости и смелости небрежной, Как будто юноша безумный