На смерть Мадонны Лауры — Франческо Петрарка
Той, для которой Соргу перед Арно Я предпочел и вольную нужду Служенью за внушительную мзду, На свете
Оглядываюсь на года былого: Их бег мои развеял помышленья, Смел пламень леденящего горенья, Смел след
Ты смотришь на меня из темноты Моих ночей, придя из дальней дали: Твои глаза еще прекрасней стали, Не
Синьор, я вечно думаю о Вас, И к Вам летит мое любое слово; Моя судьба (о, как она сурова!) Влечет меня
Блаженный дух, ко мне, средь дум своих, Склонявший взор, светлей, чем луч небесный, Давая жизнь словам
Средь тысяч женщин лишь одна была, Мне сердце поразившая незримо. Лишь с облаком благого серафима Она
Преполовилась жизнь. Огней немного Еще под пеплом тлело. Нетяжел Был жар полудней. Перед тем как в дол
В ней добродетель слиться с красотою Смогли в столь небывалом единенье, Что в душу к ней не занесли смятенья
Ты красок лик невиданный лишила, Ты погасила, Смерть, прекрасный взгляд, И опустел прекраснейший наряд
Любовь и скорбь — двойная эта сила Толкнула мой язык на ложный путь: Сказать о милой то, что, правдой
Богатство наше, хрупкое как сон, Которое зовется красотою, До наших дней с такою полнотою Ни в ком не
Идите к камню, жалобные строки, Сокрывшему Любовь в ее расцвете, Скажите ей (и с неба вам ответит, Пусть
О ней писал и плакал я, сгорая В прохладе сладостной; ушло то время. Ее уж нет, а мне осталось бремя
Завидую тебе, могильный прах, — Ты жадно прячешь ту, о ком тоскую, — Ты отнял у меня мою благую, Мою
Коль скоро бог любви былой завет Иным наказом не заменит вскоре, Над жизнью смерть восторжествует в споре
Я поминутно, мнится мне, внемлю Послу Мадонны; шлет его, взывая; И вот — во мне, вокруг — вся жизнь —
Мой лавр любимый, ты, с кем не сравнится Благоуханной роскошью восток И кем вчера по праву запад мог
Душа, свой путь утрат ты предвещала, В дни радости задумчива, уныла, Ища среди всего, что в жизни мило
Я прежде склонен был во всем себя винить, А ныне был бы рад своей былой неволе И этой сладостной и этой
Не знаю края, где бы столь же ясно Я видеть то, что видеть жажду, мог И к небу пени возносить всечасно
На крыльях мысли возношусь — и что же: Нет-нет и к тем себя почти причту, Кто обрели, покинув суету
Прекрасный взор мне говорил, казалось: «Меня ты больше не увидишь тут, Как вдалеке твои шаги замрут
О чем так сладко плачет соловей И летний мрак живит волшебной силой? По милой ли тоскует он своей?
Что делать с мыслями? Бывало, всякий раз Они лишь об одном предмете толковали: «Она корит себя за наши
Поют ли жалобно лесные птицы, Листва ли шепчет в летнем ветерке, Струи ли с нежным рокотом в реке, Лаская
От облика, от самых ясных глаз, Которые когда-либо блистали, От кос, перед которыми едва ли Блеск золота
Последний день — веселых помню мало — Усталый день, как мой остатний век! Недаром сердце — чуть согретый
Опять зефир подул — и потеплело, Взошла трава, и, спутница тепла, Щебечет Прокна, плачет Филомела, Пришла
Она жила во мне, она была жива, Я в сердце жалкое впустил ее — синьору. Увы, все кончено. Где мне найти опору?
Она во цвете жизни пребывала, Когда Амур стократ сильнее нас, Как вдруг, прекрасна без земных прикрас
Лет трижды семь повинен был гореть я, Амуров раб, ликуя на костре. Она ушла — я дух вознес гор_е_.
Когда она почила в Боге, встретил Лик ангелов и душ блаженных лик Идущую в небесный Град; и клик Ликующий
Теперь жестокой дерзости твоей Я знаю, Смерть, действительную цену: Цветок прекрасный гробовому плену
Ни ясных звезд блуждающие станы, Ни полные на взморье паруса, Ни с пестрым зверем темные леса, Ни всадники
Коль скоро я предвидеть был бы в силе Успех стихов, где я вздыхал о ней, Они росли бы и числом скорей
Как часто от людей себя скрываю — Не от себя ль? — в своей пустыне милой И слезы на траву, на грудь роняю
В слезах былые времена кляну, Когда созданью бренному, беспечный, Я поклоняться мог и жар сердечный Мешал
Быть может, сладкой радостью когда-то Была любовь, хоть не скажу когда; Теперь, увы! она — моя беда
Дыханье лавра, свежесть, аромат — Моих усталых дней отдохновенье, — Их отняла в единое мгновенье Губительница
Я уповал на быстрые крыла, Поняв, кому обязан я полетом, На то, что скромная моя хвала Приблизится к
Я припадал к ее стопам в стихах, Сердечным жаром наполняя звуки, И сам с собою пребывал в разлуке: Сам
Лишь образ чистый, ангельский мгновенно Исчез, великое мне душу горе Пронзило — в мрачном ужасе, в раздоре.