Стихи Брюсова Валерия

«Костей, бутылок продавать!» С мешком проходит он дворами. «Костей, бутылок продавать!» С мешком идет

1 Дай мне вечер, дай мне отдых, Солнце, к богу уходя. Тяжкий труд мой долог, долог, Вечеров нет для меня.

Над Озером Грез, где большие березы Любовно дрожат на вечерней заре, Они, в летний день, свои детские

Дождь весенний, дождь веселый, Дождь в умильный месяц май, — На леса, луга и долы Искры влаги рассыпай.

И вы, святыни снега, обесчещены, Следами палок осквернен ледник, И чрез зияющие трещины Ведет туристов

Продлись, продлись, очарованье! Ф. Тютчев Друг моих былых мечтаний, милый сон, Ты чредой чьих заклинаний

На поле жизненного боя, Где Рок влечет нас, как самум, — Душа возжаждала покоя, Молитв и одиноких дум!

Мы к ярким краскам не привыкли, Одежда наша — цвет земли; И робким взором мы поникли, Влачимся медленно в пыли.

(Богатые рифмы) Задумчиво я слушаю Хруст снега под ногой. Над морем и над сушею Мучительный покой.

День, из душных дней, что клеймены на рынке белых бредов; Где вдоль тротуаров кайманы лежат как свертки пледов;

Волной, как щупальцем огромным, Ты осязаешь землю. Ночь Темнеет над тобою, темным, Но ты, с лобзаньем

Чу! под окошком звенят колокольчики, Белые, синие, разных оправ; Листья ольхи завиваются в кольчики

Ни красок, ни лучей, ни аромата, Ни пестрых рыб, ни полумертвых роз, Ни даже снов беспечного разврата, Ни слез!

Ночью ужас беспричинный В непонятной тьме разбудит; Ночью ужас беспричинный Кровь палящую остудит;

Облака цепляются За вершины гор. Так слова слагаются В смутный разговор. Горьки и томительны Жалобы твои

Душен воздух вольных прерий, Жгучи отблески лазури, И в палящей атмосфере Чуют птицы, чуют звери Приближенье

Опять мой посох приготовлен, Все тот же, старый и простой, И день отбытия условлен — Отмечен роковой чертой.

Все кончено! Я понял безнадежность Меня издавна мучившей мечты. Мою любовь, и страсть мою, и нежность

Sume superbiam… Horatius[1] Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен. Кричите, буйствуйте, — его

Перед съездом в Генуе Споры, что вино: Риму ль, Карфагену ли Лавровый венок? А в Москве — воскресный

(Строфы с однозвучными рифмами) Загорелся луч денницы, И опять запели птицы За окном моей темницы.

По холодным знакомым ступеням Я вошел в позабытый дворец (К поцелуям, и клятвам, и пеням), Оглянулся

Не только здесь, у стен Кремля, Где сотням тысяч — страшны, странны, Дни без Вождя! нет, вся земля, Материки

День вечерел. Мы были двое. Ф. Тютчев Помню вечер, помню лето, Рейна полные струи, Над померкшим старым

Цветы подкошенные, Рядами брошенные, Свой аромат, Изнемогающие, В лучах сгорающие, Дыша, струят.

Тот, владыка написанных слов, Тот, царящий над мудростью книг! Научи меня тайне письмен, Подскажи мне

Великое презрение и к людям и к себе Растет в душе властительно, царит в моей судьбе. Любил бы, да не

Едва ли ей было четырнадцать лет — Так задумчиво гасли линии бюста. О, как ей не шел пунцовый цвет, Символ

Пусть пред окном моим не взносит Юнгфрау купол вековой, И знаю, что закат не бросит Змей на лагуны предо мной;

По бездорожьям царственной пустыни, Изнемогая жаждой, я блуждал. Лежал песок, за валом вал, Сияли небеса

В твоем, в века вонзенном имени, Хранимом — клад в лесу — людьми, Кто с дрожью не расслышит, Римини

(Рифмы 5 и 4-сложные) С губами, сладко улыбающимися, Она глядит глазами суженными, И черны пряди вкруг чела;

Серафимов вереницы Наше ложе окружили. Веют в пламенные лица Тихим холодом воскрылий. Серафимы полукругом

Сквозь туман таинственный Голос слышу вновь, Голос твой единственный, Юная любовь! Тихо наклоняется Призрак

От жизни лживой и известной Твоя мечта тебя влечет В простор лазурности небесной Иль в глубину сапфирных вод.

Как ясно, как ласково небо! Как радостно реют стрижи Вкруг церкви Бориса и Глеба! По горбику тесной межи

Инвектива Еще недавно, всего охотней Вы к новым сказкам клонили лица: Уэллс, Джек Лондон, Леру и сотни

Мой дух не изнемог во мгле противоречий, Не обессилел ум в сцепленьях роковых. Я все мечты люблю, мне

По улицам Венеции, в вечерний Неверный час, блуждал я меж толпы, И сердце трепетало суеверней.

Не говори мне, что ты любишь меня! Я боюсь аромата роз, Я боюсь опьянений дня,— Не говори мне, мой милый

Это было однажды… то было лишь раз. Я лишь раз сознавал, что мы близки… Этот час?.. Он один был действительный

Я знаю, что вы — старомодны, Давно и не девочка вы. Вы разбросили кудри свободно Вдоль лица и вкруг головы.

Я — вождь земных царей и царь, Ассаргадон. Владыки и вожди, вам говорю я: горе! Едва я принял власть

Мы едем вдоль моря, вдоль моря, вдоль моря… По берегу — снег, и песок, и кусты; Меж морем и небом, просторы

Монетой, плохо отчеканенной, Луна над трубами повешена, Где в высоте, чуть нарумяненной, С помадой алой

В мире слов разнообразных, Что блестят, горят и жгут,— Золотых, стальных, алмазных,— Нет священней слова: «труд»!

Спи, мой мальчик! Птицы спят; Накормили львицы львят; Прислонясь к дубам, заснули В роще робкие косули;

Люблю мечты моей созданье, Лермонтов Вновь одинок, как десять лет назад, Брожу в саду; ведут аллеи те

Любовь и страсть — несовместимы. Кто любит, тот любовью пьян. Он не действительность, а мнимый Мир видит

Провеял дух, идущий мимо. Его лицо — неуловимо, Его состав — что клубы дыма. Я голос слышал, — словно струны.