Стихи Брюсова Валерия

Опять безжалостные руки Меня во мраке оплели. Опять на счастье и на муки Меня мгновенья обрекли. Бери меня!

Мой рок, благодарю, о верный, мудрый змий! Яд отвержения — напиток венценосный! Ты запретил мне мир изведанный

Мы встретились с нею в пустыне, Утром в пустыне. Солнце палило песок. Торопливо шел я — на Запад, Она

Под землей, под слоем снега, Верит сонное зерно, Что весной воде, с разбега, Разбудить поля дано;

Медвежья шкура постлана В моем углу; я жду… Ты, дальним небом посланный, Спади, как плод в саду!

Ты приняла мою книгу с улыбкой, Бедную книгу мою… Верь мне: давно я считаю ошибкой Бедную книгу мою. Нет!

Нет, никогда не мог Амур в сем мире Так сердце мучить, как меня она! Я из-за той, кто всех прекрасней

Полно, не во сне ли видел я вчера, Что воскресли снова наши вечера! Полно, не во сне ли я бродил с тобой

Надежды рухнули, как строй картонных домиков; Желанья стелются, как с тусклых углей дым… Мечты любимые

Древний замок мой весь золотой и мраморный, В нем покои из серебряных зеркал; Зал один всегда закрыт

В лицо осенний ветер веет. Колос, Забытый в поле, клонится, дрожа. Меня ведет заросшая межа Средь озимей.

Как то предвидел Дух и Даниил предрек. Ф. Тютчев Восток и Запад, хитрый Змей и Лев, Ведут борьбу издревле

Медленно всходит луна, Пурпур бледнеющих губ. Милая, ты у окна — Тиной опутанный труп. Милая, о, наклонись…

Развертывается скатерть, как в рассказе о Савле, Десятилетия и страны последних эпох; Что ни год, он

Речи несмелых признаний, Тихие речи любви — Смысл их неясен и странен, Тайна их — тайна души.

Пусть царит уныние где-то на земле! Беспечально празднество рыб в Па-де-Кале! В залах малахитовых водного

На пестрых площадях Занзибара, По зеленым склонам Гавайи, Распахиваются приветливо бары, Звонят, предупреждая, трамваи.

Леле Сквозь разноцветные стекла закат Чертил узорами пол — Я дверь толкнул наугад И несмелым движеньем вошел.

Сложив стихи, их на год спрятать в стол Советовал расчетливый Гораций. Совет, конечно, не всегда тяжел

Белые клавиши в сердце моём Робко стонали под грубыми пальцами, Думы скитались в просторе пустом, Память

Есть тонкие властительные связи Меж контуром и запахом цветка Так бриллиант невидим нам, пока Под гранями

Отторжен от тебя безмолвием столетий, Сегодня о тебе мечтаю я, мой друг! Я вижу ночь и холм, нагую степь

Как царственно в разрушенном Мемфисе, Когда луна, тысячелетий глаз, Глядит печально из померкшей выси

Я многим верил до исступленности, С такою надеждой, с такою любовью! И мне был сладок мой бред влюбленности

Ты, в тени прозрачной Светлого платана, Девочкой играла Утром рано-рано. Дед твердил с улыбкой, Ласков

Был он, за шумным простором Грозных зыбей океана, Остров, земли властелин. Тает пред умственным взором

Порой любовь проходит инкогнито, В платье простом и немного старомодном. Тогда ее не узнает никто.

По снегу тень — зубцы и башни; Кремль скрыл меня — орел крылом. Но город-миф — мой мир домашний, Мой

Умeршим мир! Пусть спят в покое В немой и черной тишине. Над нами солнце золотое, Пред нами волны — все в огне.

Я весь день, всё вчера, проблуждал по стране моих снов; Как больной мотылёк, я висел на стеблях у цветов;

Дремлет Москва, словно самка спящего страуса, Грязные крылья по темной почве раскинуты, Кругло-тяжелые

Мой верный друг! Мой враг коварный! Мой царь! Мой раб! Родной язык! Мои стихи – как дым алтарный!

C’est une beatitude calnae el imniobile. Ch. Baudelaire[1] Истома тайного похмелья Мое ласкает забытье.

В дни победы, где в вихре жестоком Все былое могло потонуть, Усмотрел ты провидящим оком Над развалом

Артуру ехать в далекий путь! Вот громко трубят трубы! Джиневру целует он нежно в грудь, Целует и в лоб и в губы!

Без обоев бревна и тес, А в окне — все дали вселенной! Факел жизни мгновенной Стоит ли вечности грез?

Утро. Душа умиленно Благовесть солнечный слышит, Звоны весенних лучей, Всё отвечает созвонно: Липы, что

Плывем пустынной Ладогой, Под яркой аркой — радугой; Дождь минул; полоса Прозрачных тучек стелется;

(Сонет Мисака Мицарэнца) В горах, в монастыре, песнь колокола плачет; Газели на заре на водопой спешат;

Кто нас двух, душой враждебных, Сблизить к общей цели мог? Кто заклятьем слов волшебных Нас воззвал от

В семье суровых ветеранов Пью чай. Пальба едва слышна. Вдали — под снегом спит Цеханов, И даль в снегу

Вспоминаю под жалобы скрипки, В полусне ресторанных огней, Ускользающий трепет улыбки — Полудетской

В том сером доме, в этом переулке, Когда мне было двенадцать лет, Мы играли, по воскресеньям, в жмурки

Мстит лабиринт… Urbi et Orbi К нам не была ль судьба скупа, Нам не дары ль бросала щедро? Пусть нашей

Но в стихе умиленном найдешь Эту вечна душистую розу. А. Фет. Утомленный, сонный вечер Успокоил тишью

Черной полоскою крест Тонет в темнеющем фоне; На голубом небосклоне Сонм зажигается звезд. Символ любви

1 Ассура край постигло наводненье, Погибли севы, смытые водой, Хирели, влагой пьяные, растенья.

Вот я — обвязан, окован Пристальным глазом змеи очковой, Над былинкой лесная газель; Вновь тропу преградила Цель.

Вся жизнь моя — бесформенная греза, И правды нет в бреду, и смысла нет во сне — Но пробуждение, как Бледная

Я верую в мощного Зевса, держащего выси вселенной Державную Геру, чьей волей обеты семейные святы Властителя