Стихи Павловой Веры

Я не вру, а слово врет, фразы складываются косо. Говорю, как будто рот не опомнился от наркоза, под которым

Снег. Над балконом флаги пеленок. Первый, блин, комом в горле ребенок. Санки возила по редколесью.

Как нет на нет суда? Как раз на нет и суд, а нет суда на да. Встать, суд идет. Идут плоты веков, плотва

Морщины вокруг лба взяли рот в скобки. Морщины в уголках глаз взяли глаза в кавычки. Морщины поперёк

Зорю бьют. Избита в кровь заря, и в штыки её встречают ели. Птицы освистали звонаря и осипших певчих перепели.

Вероотступница, мученица раскаянья и стыда, нянчу за пазухой сердце — птенца, выпавшего из гнезда.

плыви теченьем полдневной реки в полночном омуте плавай читай по линиям левой руки то что написано правой

Несчастье — частный случай счастья, нечастый случай. Посему, улыбкой нежною лучась, я навстречу выхожу

Долго ли бояться высоты, мяться на пороге мироздания? Пояс Ориона — три звезды над стихотвореньем без названия.

Роман журавля и синицы – предмет обсужденья ворон. Нью-Йорк никогда не снится, поскольку он сам – сон

Тринадцать дней — и новый год состарился. С каким злорадством я волокла на свалку ёлку! Ну-с, кто из

Время бежит на время. Я бегу просто так за поворот за всеми за четвертной трояк. Время бежит мимо школьного

Нет любви? — Так сделаем ее! Сделали. Что дальше будем делать? — Сделаем заботу, нежность, смелость

Праздник после праздника — до конца недели оливье из тазика ложками в постели. Чем-то жизнь порадует

телефонные кнопки похожи на четки Господи помилуй занято

Грудь на грудь, сердцами перестукиваться, чтобы сговориться о побеге (грудь на грудь, на пуговицу пуговица)

Под черепаховой гребёнкой заката: надо же — я рыжая! А может быть, родить ребёнка? Не может быть, что

Как нестерпимо жалит жалость к себе! И плачешь на плече. Мне столько музыки досталось, что целый зал

Всходить на костёр Жанною, взвиваться над ним Лилит… Слёзы — автоматическая противопожарная система.

Да здравствуют высокопарность, серьезность, пафос, благородство! Свобода есть неблагодарность, если не

Граница — синяк. Её расширение — шишка. Здорово, земляк! Что слышно из дому, братишка? Что носят?

С богом, в небо, путем проторенным — пятнадцать часов от дому до дому. Счастье — это горе, которому удалось

Нежности мурашки, ноты для слепых. Плоше первоклашки я читаю их. Может быть, Мефодий, может быть, Кирилл

Не затем ли столько времени я сама себя морочила, чтобы платье для беременной доносить за младшей дочерью

Любовь – урок дыханья в унисон. Беда – урок дыхания цепного. И только сон, и только крепкий сон – урок

Руки выкручивала кручина, утро чернело дремучим лесом, боль выжигала свою причину льдом калёным, солёным

Мгновение в полете — мотылек. Лови, лови! В ладонях шевеленье щекотно. А раскроешь — там листок, еще

Покамест я всем детям тётя, всем баба мужикам. А буду я всем детям баба, всем тётка мужикам.

Самое жаркое — на поверхности. Самое сладкое — где? — На дне. Это сказано не о верности, не о кофе в

Вергилий в предсмертном бреду просил сжечь «Энеиду». Блок — «Двенадцать». Успеть сжечь то, что хочешь

Если хмуришь брови, значит, я ни при чём. Если вижу профиль, значит, ты за рулём. Если с плеча рубишь

Свет невечерний жизни скудельной — нежность. В жару и стужу и колыбелью, и колыбельной будет жена мужу.

на песке необитаемого острова на стенах камеры смертников ногтями на крышке гроба проснувшись под землёй

Поэт и чернь? Поэт и Черни, “Искусство беглости”. Куда бежать от любопытной черни, от неизбежного стыда

Одиночество в квадрате окна, одиночество в кубе комнаты, когда хочешь остаться одна и серьёзно обдумать

Время течет слева направо — с красной строки до черствой корки. Многих жалко. Многие правы.

Больше жизни люблю того, с кем жизнь не делю. Меньше жизни люблю того, кого вообще не люблю.

рука в руке две линии жизни крест-накрест

Просеивают птицы тишину сквозь мелкое серебряное сито. Сосна сосне: сосни, и я сосну. Закат рассвету

Спала, а потом досыпала, песок в часы досыпала и столько его насыпала, что доверху их засыпала, и струйка

Дни стоят такие нежилые — кто поставил, для чего стоят? Чтобы птицы пререкались злые? Чтобы с крыш ритмично капал яд?

Удержать и думать нечего, только — приостановить: утро дотянуть до вечера, вечер за полночь продлить

Радуюсь, радуюсь, радуюсь… Зла, горяча, чиста, сила твоя — радиус моего живота. Павши на лоно замертво

двадцать четвертое ребро последний адам все висков серебро тебе отдам все золото тишины клятв елей за

Наконец-то повезло! Неужели наяву? Понимаешь с полусло, подпеваешь с полузву, приголу — и нет уста.

Искала слова, которые ни разу не были песней, и вдруг поняла, что втборою, в терцию петь интересней.

Память, дырявый мешок, стольких бессонниц напасть! Было ли ей хорошо в час, когда я началась, — маме?

Время уступать место тем кто мне уступает место в общественном транспорте в час пик

Этих слов не снести почтальону, самолету крениться крылом, этих, пахнущих сердцем паленым и покоем, пошедшим

Играли в четыре руки сломали три ногтя твой и два моих