Стихи Набокова Владимира
Люблю я световые балаганы все безнадежнее и все нежней. Там сложные вскрываются обманы простым подслушиваньем у дверей.
Был грозен волн полночный рев… Семь девушек на взморье ждали невозвратившихся челнов и, руки заломив, рыдали.
Что нужно сердцу моему, чтоб быть счастливым? Так немного… Люблю зверей, деревья, Бога, и в полдень луч
По саду бродишь и думаешь ты. Тень пролилась на большие цветы. Звонкою ночью у ветра спроси: так же ль
Тоска, и тайна, и услада… Как бы из зыбкой черноты медлительного маскарада на смутный мост явилась ты.
Еще безмолвствую и крепну я в тиши. Созданий будущих заоблачные грани еще скрываются во мгле моей души
Склонясь над чашею прозрачной — над чашей озера жемчужной, три кипариса чудно-мрачно шумят в лазури ночи южной.
От счастия влюбленному не спится; стучат часы, купцу седому снится в червонном небе вычерченный кран
Когда в приморском городке, средь ночи пасмурной, со скуки окно откроешь, вдалеке прольются шепчущие звуки.
Мечтал я о тебе так часто, так давно, за много лет до нашей встречи, когда сидел один, и кралась ночь
Часы на башне распевали над зыбью ртутною реки, и в безднах улиц возникали, как капли крови, огоньки.
Шумела роща золотая, ей море вторило вдали, и всхлипывали, пролетая, кочующие журавли и в небе томном
Ища сокровищ позабытых и фараоновых мощей, ученый в тайниках разрытых набрел на груду кирпичей, среди
Придавлен душною дремотой, я задыхался в черном сне. Как птица, вздрагивало что-то непостижимое во мне.
За громадные годы изгнанья, вся колючим жаром дыша, исходила ты мирозданья, о, косматая наша душа.
Однажды ночью подоконник дождем был шумно орошен. Господь открыл свой тайный сонник и выбрал мне сладчайший сон.
Пожаром яростного крапа маячу в травяной глуши, где дышит след и росный запах твоей промчавшейся души.
За полночь потушив огонь мой запоздалый, в притворном забытьи покоюсь я, бывало, и вот, преодолев ревнивый
Поляны окропил холодный свет луны. Чернеющая тень и пятна белизны застыли на песке. В небесное сиянье
Пускай все горестней и глуше уходит мир в стальные сны… Мы здесь одни, и наши души одной весной убелены.
Всплывает берег на заре, летает ветер благовонный. Как бы стоит корабль наш сонный в огромном, круглом янтаре.
Я видел, за тобой шел юноша, похожий на многих; знал я все: походку, трубку, смех. Да и таких, как ты
М. В. Добужинскому Воспоминанье, острый луч, преобрази мое изгнанье, пронзи меня, воспоминанье о баржах
Из блеска в тень и в блеск из тени с лазурных скал ручьи текли, в бреду извилистых растений овраги вешние цвели.
Мне так просто и радостно снилось: ты стояла одна на крыльце и рукой от зари заслонилась, а заря у тебя на лице.
Как жадно, затая дыханье, склоня колена и плеча, напьюсь я хладного сверканья из придорожного ключа.
Среди вельмож времен Елизаветы и ты блистал, чтил пышные заветы, и круг брыжей, атласным серебром обтянутая
Живи, звучи, не поминай о чуде,- но будет день: войду в твой скромный дом, твой смех замрет, ты встанешь
Ничем не смоешь подписи косой судьбы на человеческой ладони, ни грубыми трудами, ни росой всех аравийских
И видел я: стемнели неба своды, и облака прервали свой полет, и времени остановился ход… Все замерло.
Сложим крылья наших видений. Ночь. Друг на друга дома углами валятся. Перешиблены тени. Фонарь — сломанное пламя.
Простая песня, грусть простая, меж дальних веток блеск реки, жужжат так густо, пролетая, большие майские жуки.
На сумрачном вокзале по ночам торжественно и пусто, как в соборе,— но вот вдали вздохнуло словно море
Среди обугленных развалин, средь унизительных могил — не безнадежен, не печален, но полон жизни, полон
При луне, когда косую крышу лижет металлический пожар, из окна случайного я слышу сладкий и пронзительный
Забудешь ты меня, как эту ночь забудешь, как черный этот сад, и дальний плеск волны, и в небе облачном
На кладбище солнце, сирень и березки и капли дождя на блестящих крестах. Местами отлипли сквозные полоски
Великий выход на чужбину, как дар божественный, ценя, веселым взглядом мир окину, отчизной ставший для меня.
В хрустальный шар заключены мы были, и мимо звезд летели мы с тобой, стремительно, безмолвно мы скользили
Ты многого, слишком ты многого хочешь! Тоскливо и жадно любя, напрасно ты грезам победу пророчишь, когда
Сонет Как сон, летит дорога, и ребром встаёт луна за горною вершиной. С моею чёрной гоночной машиной
Из мира уползли — и ноют на луне шарманщики воспоминаний… Кто входит? Муза, ты? Нет, не садись ко мне
На черный бархат лист кленовый я, как святыню, положил: лист золотой с пыльцой пунцовой между лиловых
Пустяк — названье мачты, план — и следом за чайкою взмывает жизнь моя, и человек на палубе, под пледом
Он на трясине был построен средь бури творческих времен: он вырос — холоден и строен, под вопли нищих похорон.
Под тонкою луной, в стране далекой, древней, так говорил поэт смеющейся царевне: Напев сквозных цикад