Стихи Солоухина Владимира

Отплескались ласковые взоры Через пряжу золотых волос. Ах, какие синие озера Переплыть мне в жизни привелось!

Березу, звонкую от стужи, Отец под корень подрубал. Седьмой, удар, особо дюжий, Валил березу наповал.

Блестит панель. По ярким лужам Гуляют зябкие ветра, Еще не время зимним стужам, Ненастью самая пора.

Как растают морозные Голубые снега, Воды вешние, грозные Принимает река. Воды талые, мутные Из окрестных

Я как бы под дамокловым мечом. Тяжелый меч. Готовый оборваться со слабой нитки И пронзить насквозь, Лежи под ним.

Разгулялся ветер на просторе, Белопенный катится прибой. Вот и я живу у синя моря, Тонущего в дымке голубой.

Мечтой, корыстью ли ведомый, Семью покинув и страну, Моряк пускался в путь из дома В бескрайную голубизну.

У каждого дома Вдоль нашей деревни Раскинули ветви Большие деревья. Их деды сажали Своими руками Себе

Скучным я стал, молчаливым, Умерли все слова. Ивы, надречные ивы, Чуть не до горла трава, Листьев предутренний

— Чем вы занимаетесь? — Химией. — Как ваша фамилия? — Муромцева. * На следующий день, 13 ноября, я, как

Андрею Вознесенскому Друзья, Как много условного в нашем мире. Людям, Воспитанным на васильке и ромашке

Я слушал музыку, следя за дирижером. Вокруг него сидели музыканты — у каждого особый инструмент (Сто

Я был в степи и два цветка Там для тебя нашел. Листва колючая жестка — Все руки исколол. Цветы невзрачны

У памяти моей свои законы, Я рвусь вперед, стремителен маршрут, Ее обозы сзади многотонны, Скрипят возы

Седьмую ночь без перерыва В мое окно стучит вода. Окно сквозь полночь сиротливо, Должно быть, светит

Роса горит. Цветы, деревья, звери И все живое солнца жадно ждет. В часы восхода в смерть почти не верю

Я обманул ольху. В один из зимних дней, На берегу застывшей нашей речки Я наломал заснеженных ветвей

Профаны, Прежде чем съесть гранат, Режут его ножом. Гранатовый сок по ножу течет, На тарелке красная лужица.

Греми, вдохновенная лира, О том сокровенном звеня, Что лучшая женщина мира Три года любила меня.

Велели очерк написать О свиноферме мне. Давно затихли голоса Столичные в окне. Давным-давно соседи спят

Ревную, ревную, ревную. Одеться бы, что ли, в броню. Верну я, верну я, верну я Все, что нахватал и храню.

В лесу еловом все неброско, Приглушены его тона. И вдруг белым-бела березка В угрюмом ельнике одна.

Мне позабыть уже не рано, Как сапоги на марше трут. Рука, отвыкнув от нагана, Привыкла к «вечному перу».

Скоро кончится белая вьюга, Потекут голубые ручьи. Все скворечники в сторону юга Навострили оконца свои.

Итак, любовь. Она ли не воспета, Любви ль в веках не воздано свое! Влюбленные великие поэты «Сильна

Из-за леса, где в темно-зеленом Ярко-красным вспыхнули осины, Вышел в небо к югу заостренный, Вожаком

Солнце разлито поровну, Вернее, по справедливости, Вернее, по стольку разлито, Кто сколько способен взять

Ветер Летит над морем. Недавно он не был ветром, А был неподвижным, теплым воздухом над землей.

Я к ночи из лесу не вышел, Проколобродив целый день. Уж, как вода, все выше, выше Деревья затопляла тень.

В храме — золоченые колонны, Золоченая резьба сквозная, От полу до сводов поднимались. В золоченых ризах

После первых крещений в Тулоне Через реки, болота и рвы Их тянули поджарые кони По Европе до нашей Москвы.

Лесная узенькая тропка Вела девчонку от людей. Девчонка оглянулась робко, И стало очень страшно ей.

Растопит солнце грязный лед, В асфальте мокром отразится. Асфальт — трава не прорастет, Стиха в душе

Я вне закона, ястреб гордый, Вверху кружу. На ваши поднятые морды Я вниз гляжу. Я вне закона, ястреб

Вышло солнце из-за леса, Поредел туман белесый, И в деревне вдоль реки Закудрявились дымки, На цветок

Спугнув неведомую птицу, Раздвинув заросли плечом, Я подошел к ручью напиться И наклонился над ручьем.

В Иванов день набраться духу И в лес идти в полночный час, Где будет филин глухо ухать, Где от его зеленых

Над черными елями серпик луны, Зеленый над черными елями. Все сказки и страсти седой старины.

Здесь гуще древесные тени, Отчетливей волчьи следы, Свисают сухие коренья До самой холодной воды.

За горем горе, словно злые птицы, А за напастью — новая напасть… Что было делать, чтобы защититься?

Уходило солнце в Журавлиху, Спать ложилось в дальние кусты, На церквушке маленькой и тихой Потухали медные кресты.

Ах, мечтатели мы! Мало было нам розовой розы, Сотворили, придумали, вывели наугад Белых, чайных, махровых

У вод, забурливших в апреле и мае, Четыре особых дороги я знаю. Одни Не успеют разлиться ручьями, Как

Я тех мест святыми не считаю, Я от тех лесов почти отвык. Там по мне, наверно, не скучает Очень звонкий

На потухающий костер Пушистый белый пепел лег, Но ветер этот пепел стер, Раздув последний уголек.

«Журавли улетели, журавли улетели! От холодных ветров потемнела земля. Лишь оставила стая средь бурь

Ты текла как вода, Омывая то камни, то травы, Мелководьем блеща, На текучие струи Себя Бесконечно дробя.

Глухая ночь сгущает краски, И поневоле страшно нам. В такую полночь без опаски Подходят волки к деревням.

У глаз у твоих чистоты родниковой, Над ними, где бьется огонь золотой, Забудусь я, как над водой ручейковой

Сегодня утром я заканчивал стихотворение И долго мучился над словом, которое не хотело приходить.