Стихи Ходасевича Владислава
Входя ко мне, неси мечту, Иль дьявольскую красоту, Иль Бога, если сам ты Божий. А маленькую доброту
Сижу, освещаемый сверху, Я в комнате круглой моей. Смотрю в штукатурное небо На солнце в шестнадцать свечей.
Хорошо, что в этом мире Есть магические ночи, Мерный скрип высоких сосен, Запах тмина и ромашки И луна.
Взгляни, как наша ночь пуста и молчалива: Осенних звезд задумчивая сеть Зовет спокойно жить и мудро умереть
Ты губы сжал и горько брови сдвинул, А мне смешна печаль твоих красивых глаз. Счастлив поэт, которого
Имей глаза — сквозь день увидишь ночь, Не озаренную тем воспаленным диском. Две ласточки напрасно рвутся
Семь дней и семь ночей Москва металась В огне, в бреду. Но грубый лекарь щедро Пускал ей кровь — и обессилев
Уродики, уродища, уроды Весь день озерные мутили воды. Теперь над озером ненастье, мрак, В траве — лягушечий
Бьется ветер в моей пелеринке… Нет, не скрыть нам, что мы влюблены: Долго, долго стоим, склонены Над
Самая хмельная боль — Безнадежность, Самая строгая повесть — Любовь. В сердце Поэта за горькую нежность
Слышать я вас не могу. Не подступайте ко мне. Волком бы лечь на снегу! Дыбом бы шерсть на спине!
Под ногами скользь и хруст. Ветер дунул, снег пошел. Боже мой, какая грусть! Господи, какая боль!
Листвой засыпаны ступени: Луг потускневший гладко скошен: Бескрайним ветром в бездну вброшен, День отлетел
В городе ночью Тишина слагается Из собачьего лая, Запаха мокрых листьев И далекого лязга товарных вагонов.
Жеманницы былых годов, Читательницы Ричардсона! Я посетил ваш ветхий кров, Взглянув с высокого балкона
На тускнеющие шпили, На верхи автомобилей, На железо старых стрех Налипает первый снег. Много раз я это
Итак, прощай. Холодный лег туман. Горит луна. Ты, как всегда, прекрасна. В осенний вечер кто не Дон-Жуан?
Огни да блестки на снегу. Исчерканный сверкает лед. За ней, за резвою, бегу, Ее коньков следя полет.
Красный Марс восходит над агавой, Но прекрасней светят нам они — Генуи, в былые дни лукавой, Мирные
Здравствуй, песенка с волн Адриатики! Вот, сошлись послушать тебя Из двух лазаретов солдатики, Да татарин
В каком светящемся тумане Восходит солнце, погляди! О, сколько светлых волхвований Насильно ширится в груди!
Благодари богов, царевна, За ясность неба, зелень вод, За то, что солнце ежедневно Свой совершает оборот;
Не люблю стихов, которые На мои стихи похожи. Все молитвы, все укоры я Сам на суд представлю Божий.
Взгляни, как солнце обольщает Пересыхающий ручей Полдневной прелестью своей,- А он рокочет и вздыхает
Во дни громадных потрясений Душе ясней, сквозь кровь и боль, Неоцененная дотоль Вся мудрость малых поучений.
Вечерних окон свет жемчужный Застыл, недвижный, на полу, Отбросил к лицам блеск ненужный И в сердце заострил иглу.
Бредем в молчании суровом. Сырая ночь, пустая мгла, И вдруг — с каким певучим зовом Автомобиль из-за угла.
В заботах каждого дня Живу,- а душа под спудом Каким-то пламенным чудом Живет помимо меня. И часто, спеша
Пусть стены круты, башни стройны И ослепительны огни; Пусть льют потоки крови войны; Пусть переменны наши дни;
Ни жить, ни петь почти не стоит: В непрочной грубости живём. Портной тачает, плотник строит: Швы расползутся
Проходит сеятель по ровным бороздам. Отец его и дед по тем же шли путям. Сверкает золотом в его руке
Снег навалил. Всё затихает, глохнет. Пустынный тянется вдоль переулка дом. Вот человек идёт.
Я помню в детстве душный летний вечер. Тугой и теплый ветер колыхал Гирлянды зелени увядшей.
Нине Петровской И я пришел к тебе, любовь, Вслед за людьми приволочился. Сегодня старый посох мой Пучком
Висел он, не качаясь, На узком ремешке. Свалившаяся шляпа Чернела на песке. В ладонь впивались ногти
Зазвени, затруби, карусель, Закружись по широкому кругу. Хорошо в колеснице вдвоем Пролетать, улыбаясь
Не матерью, но тульскою крестьянкой Еленой Кузиной я выкормлен. Она Свивальники мне грела над лежанкой
Сквозь облака фабричной гари Грозя костлявым кулаком, Дрожит и злится пролетарий Пред изворотливым врагом.
Заветные часы уединенья! Ваш каждый миг лелею, как зерно; Во тьме души да прорастет оно Таинственным
Мои слова печально кротки. Перебирает Тишина Всё те же медленные четки, И облик давний, нежно-кроткий
На спичечной коробке — Смотри-ка — славный вид: Кораблик трехмачтовый Не двигаясь бежит. Не разглядишь
Сумерки снежные. Дали туманные. Крыши гребнями бегут. Краски закатные, розово-странные, Над куполами плывут.
Мне невозможно быть собой, Мне хочется сойти с ума, Когда с беременной женой Идет безрукий в синема.
Не ямбом ли четырехстопным, Заветным ямбом, допотопным? О чем, как не о нем самом — О благодатном ямбе том?
Как древняя ликующая слава, Плывут и пламенеют облака, И ангел с крепости Петра и Павла Глядит сквозь
Какое тонкое терзанье — Прозрачный воздух и весна, Ее цветочная волна, Её тлетворное дыханье!
Пока душа в порыве юном, Ее безгрешно обнажи, Бесстрашно вверь болтливым струнам Ее святые мятежи.
Сирокко, ветер невеселый, Всё вымел начисто во мне. Теперь мне шел бы череп голый Да горб высокий на спине.
Вновь эти плечи, эти руки Погреть я вышел на балкон. Сижу,- но все земные звуки — Как бы во сне или сквозь сон.
День морозно-золотистый Сети тонкие расставил, А в дали, пурпурно-мглистой, Кто-то медь ковал и плавил.