Стихи Ходасевича Владислава

Святыня меркнущего дня, Уединенное презренье, Ты стало посещать меня, Как посещало вдохновенье.

Мы какие-то четыре звездочки, и, как их ни сложи, все выходит хорошо. Наталья Алексеевна Огарева — Герцену

Запоздалая старуха, Задыхаясь, тащит санки. Ветер, снег. А бывало-то! В Таганке! Эх! Расстегаи – легче

Прислали мне кинжал, шнурок И белый, белый порошок. Как умереть? Не знаю. Я жить хочу – и умираю.

Мне каждый звук терзает слух, И каждый луч глазам несносен. Прорезываться начал дух, Как зуб из-под припухших десен.

В грохоте улицы, в яростном вопле вагонов, В скрежете конских отточенных остро подков, Сердце закружено

1 Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго, Бруни его обучал мягкою кистью водить.

Нет, есть во мне прeкpaсноe, но стыдно Его назвать перед самим собой, Перед людьми ж – подавно: с их

… Это было В одно из утр, унылых, зимних, вьюжных, – В одно из утр пятнадцатого года. Изнемогая в той

В этой грубой каменоломне, В этом лязге и визге машин В комок соберись — и помни, Что ты один.

Пыль. Грохот. Зной. По рыхлому асфальту, Сквозь запахи гнилого мяса, масла Прогорклого и овощей лежалых

И весело, и тяжело Нести дряхлеющее тело. Что буйствовало и цвело, Теперь набухло и дозрело.

В этих отрывках нас два героя, Незнакомых между собой. Но общее что-то такое Есть между ним и мной.

Черные тучи проносятся мимо Сел, нив, рощ. Вот потемнело и пыль закрутилась, – Гром, блеск, дождь.

Друзья, друзья! Быть может, скоро — И не во сне, а на яву — Я нить пустого разговора Для всех нежданно

Напрасно проросла трава На темени земного ада: Природа косная мертва Для проницательного взгляда.

Так бывает почему-то: Ночью, чуть забрезжат сны – Сердце словно вдруг откуда-то Упадает с вышины. Ах!

1 Ворожба Догорел закат за речкой. Загорелись три свечи. Стань, подруженька, за печкой, Трижды ножкой постучи.

Масличная равнина Распахивает веер. Над порослью масличной Склонилось небо низко, И льются темным ливнем

За окном — ночные разговоры, Сторожей певучие скребки. Плотные спусти, Темира, шторы, Почитай мне про

Я плачу вновь. Осенний вечер. И, может быть, — Печаль близка. На сердце снова белый саван Надела бледная рука.

Вверху — грошовый дом свиданий. Внизу — в грошовом «Казино» Расселись зрители. Темно. Пора щипков и ожиданий.

Вот, смотрите: я руку жгу На свече. Ну, конечно, — больно. Но я и дольше держать могу: Так, чтоб вы сами

1 Джон Боттом славный был портной, Его весь Рэстон знал. Кроил он складно, прочно шил И дорого не брал.

Полно рыдать об умершей Елене, Радость опять осенила меня. Снова я с вами, нестрашные тени Венецианского дня!

У людей война. Но к нам в подполье Не дойдет ее кровавый шум. В нашем круге — вечно богомолье, В нашем

Доволен я своей судьбой. Всё – явь, мне ничего не снится. Лесок сосновый, молодой; Бежит бесенок предо мной;

Внимая дикий рев погони, И я бежал в пустыню, вдаль, Взглянуть в глаза моей Горгоне, Бежал скрестить

Ухожу. На сердце — холод млеющий, Высохла последняя слеза. Дверь закрылась. Злобен ветер веющий, Смотрит

Помню куртки из пахучей кожи И цинготный запах изо ртов… А, ей-Богу, были мы похожи На хороших, честных моряков.

Красотка! Ручек ломать не надо! Не плачь: Bедь жалко и рук, и взгляда. В дpyгиe очи ты нежно взглянешь

1 По вечерам мечтаю я (Мечтают все, кому не спится). Мне грезится любовь твоя, Страна твоя, где все – из ситца.

Ребенок спал, покуда граммофон Всё надрывался «Травиатой». Под вопль и скрип какой дурманный сон Вонзался

Раскинул под собой перину, Как упоительную сень. Сейчас легонько отодвину Свою дневную дребедень.

В последний раз зову Тебя: явись На пиршество ночного вдохновенья, В последний раз: восхить меня и ту

Стыд неучтивому гостю, рукой отстранившему чашу. Вдвое стыднее, поэт, прозой ответить на стих.

Лицо у луны как часов циферблат Им вор озарен, залезающий в сад, И поле, и гавань, и серый гранит, И

Вдруг из-за туч озолотило И столик, и холодный чай. Помедли, зимнее светило, За черный лес не упадай!

Порок и смерть! Какой соблазн горит И сколько нег вздыхает в слове малом! Порок и смерть язвят единым

Жив Бог! Умен, а не заумен, Хожу среди своих стихов, Как непоблажливый игумен Среди смиренных чернецов.

Бел с Астартой! Песня вам! Зычный филин! Змей из ям! Воля к страсти! К жизни зов! Выходите из низов

Палкой щупая дорогу, Бродит наугад слепой, Осторожно ставит ногу И бормочет сам с собой. А на бельмах

Интриги бирж, потуги наций. Лавина движется вперед. А всё под сводом Прокураций Дух беззаботности живет.

Метель, метель… В перчатке — как чужая, Застывшая рука. Не странно ль жить, почти что осязая, Как ты близка?

Слепящий свет сегодня в кухне нашей. В переднике, осыпана мукой, Всех Сандрильон и всех Миньон ты краше

…Ты — пой… Давно мои забыли сестры Напевы солнца, спелых гроздей, влажных Чаш лотоса, напевы гордых пальм

Мир на земле вечерней и грешной! Блещут лужи, перила, стекла. Под дождем я иду неспешно, Мокры плечи

Сладко жить в твоей, царевна, власти, В круге пальм, и вишен, и причуд. Ты как пена над бокалом Асти

ак больно мне от вашей малости, От шаткости, от безмятежности. Я проклинаю вас — от жалости, Я ненавижу

Полузабытая отрада, Ночной попойки благодать: Хлебнешь – и ничего не надо, Хлебнешь – и хочется опять.