Стихи Рождественского Всеволода

В суровый год мы сами стали строже, Как темный лес, притихший от дождя, И, как ни странно, кажется, моложе

Есть правдивая повесть о том, Что в веках догоревшие звезды Всё еще из пустыни морозной Нам немеркнущим

Мне снилось… Сказать не умею, Что снилось мне в душной ночи. Я видел все ту же аллею, Где гнезда качают грачи.

С приподнятой мордой сторожкой Медведь у меня на окне С растянутой в лапах гармошкой Уселся на низеньком пне.

Распахнув сюртук свой, на рассвете Он вдыхал все запахи земли. Перед ним играли наши дети, Липы торжествующе цвели.

Проснулся он. Свежо перед рассветом. Опять, сухими ветками шурша, Озёрный ветер в сумраке прогретом Уже

От дремучих лесов, молчаливых озер И речушек, где дремлют кувшинки да ряска, От березок, взбегающих на

Не в силах бабушка помочь, Царь недоволен, власти правы. И едет он в метель и ночь За петербургские заставы.

«Добрый Санчо, нет тебя на свете, Да и я давно уж только тень, Только книга с полки в кабинете, Вымысел

Мне не спится. На Неве смятенье, Медь волны и рваная заря. Мне не спится — это наводненье, Это грохот

Ах, какая у меня пиала! Всем красавица бокастая взяла. На груди у ней — прохожий, дивись!- Две фаянсовые

Не отдавай в забаву суесловью Шесть этих букв, хотя к ним мир привык. Они — огонь. «Любовь» рифмует с

Городок занесен порошею, Солнце словно костром зажгли, Под пушистой, сыпучей ношею Гнутся сосенки до земли.

Вот она — молодая награда За суровые дни и труды! Мы, былые бойцы Ленинграда, В честь побед разбивали сады.

В базарной суете, средь толкотни и гама, Где пыль торгашества осела на весы, Мне как-то довелось в унылой

Любовь, любовь — загадочное слово, Кто мог бы до конца тебя понять? Всегда во всем старо ты или ново

Мерным грохотом, и звоном, И качаньем невпопад За последним перегоном Ты встаешь в окне вагонном, Просыпаясь

Ну что ж! Простимся. Так и быть. Минута на пути. Я не умел тебя любить, Веселая,- прости! Пора быть суше

Среди балтийских солнечных просторов, Над широко распахнутой Невой, Как бог войны, встал бронзовый Суворов

Миновав и решетки и стены, Оглушенный внезапным свистком, В ослепительный полдень арены Он одним вылетает прыжком.

Герой Двенадцатого года, Непобедимый партизан, В горячих схватках в честь народа Крутил он вихрем доломан.

На палубе разбойничьего брига Лежал я, истомленный лихорадкой, И пить просил. А белокурый юнга, Швырнув

Обернулась жизнь твоя цыганкою, А в ее мучительных зрачках Степь, закат да с горькою тальянкою Поезда

Идти густыми коноплями, Где полдень дышит горячо, И полотенце с петухами Привычно кинуть на плечо, Локтем

Просторная веранда. Луг покатый. Гамак в саду. Шиповник. Бузина. Расчерченный на ромбы и квадраты, Мир

Знакомые с детства родные ромашки Мы рвем на лужайке у тихой реки, Как белые звезды, средь розовой кашки

Третий день идут с востока тучи, Набухая черною грозой. Пробормочет гром — и снова мучит Землю тяжкий

Ночлег на геолбазе в Таласском Ала-Тау… Мне возвращает память степной душистый сон. На снежные вершины

В коридоре сторож с самострелом. Я в цепях корсара узнаю. На полу своей темницы мелом Начертил он узкую ладью.

Ванька-встанька — игрушка простая, Ты в умелой и точной руке, Грудой стружек легко обрастая, На токарном

Чуть пламенело утро над Багдадом, Колеблемое персиковым ветром, Когда калиф Абу-Гассан Девятый, Свершив

Скрипучий голос, старчески глухой, Тугие складки клетчатого пледа, Очки и взгляд, где горьких дум отстой

Сух и прям, в изодранном бешмете, С серым лопухом на голове, Он стоит, как сосны на рассвете, В ледяной

Я камешком лежу в ладонях Коктебеля… И вот она плывет, горячая неделя, С полынным запахом в окошке на

Ничего нет на свете прекрасней дороги! Не жалей ни о чем, что легло позади. Разве жизнь хороша без ветров

В симфонической буре оркестра Наступает порой тишина, И тогда после страстного presto, Чуть вздыхая

Неудержимо и неумолимо Они текут — часы ночей и дней — И, как река, всегда проходят мимо Тех берегов

Пыльное облако разодрав, Лишь на одно мгновенье Выглянут горы — и снова мгла, Мутной жары круженье.

Там, где рвался сизый ситец О гранит и известняк, Где сквозь пену Ненасытец Высил каменный костяк, Где

Волховский фронт Средь облаков, над Ладогой просторной, Как дым болот, Как давний сон, чугунный и узорный

Снова в печке огонь шевелится, Кот клубочком свернулся в тепле, И от лампы зеленой ложится Ровный круг

Две бортами сдвинутых трехтонки, Плащ-палаток зыбкая волна, А за ними струнный рокот тонкий, Как преддверье

Когда-то в юности крылатой, Которой сердцу не избыть, Через восходы и закаты С веретена бежала нить.

Пристанем здесь, в катящемся прибое, Средь водорослей бурых и густых. Дымится степь в сухом шафранном

1 Через Красные ворота я пройду Чуть протоптанной тропинкою к пруду. Спят богини, охраняющие сад, В мерзлых

Стареют книги… Нет, не переплет, Не тронутые плесенью страницы, А то, что там, за буквами, живет И никому

1. Варфоломей Растрелли Он, русский сердцем, родом итальянец, Плетя свои гирлянды и венцы, В морозных

Зеленая лампа чадит до рассвета, Шуршит корректура, а дым от сигар Над редкой бородкой, над плешью поэта

Когда еще за школьной партой Взгляд отрывал я от страниц, Мне мир казался пестрой картой, Ожившей картой

Был полон воздух вспышек искровых, Бежали дни — товарные вагоны, Летели дни. В неистовстве боев, В изодранной