Стихи Ярослава Смелякова

С тех самых пор, как был допущен в ряды словесности самой, я все мечтал к тебе, как Пущин, приехать утром и зимой.

Так повелось, что в серебре метели, в глухой тиши декабрьских вечеров, оставив лес, идут степенно ели

Тихо прожил я жизнь человечью: ни бурана, ни шторма не знал, по волнам океана не плавал, в облаках и

Под утро мирно спит столица, сыта от снеди и вина. И дочь твоя в императрицы уже почти проведена.

Идёт слепец по коридору, Тая секрет какой-то свой, Как шёл тогда, в иную пору, Армейским посланный дозором

В Миссолунгской низине, меж каменных плит, сердце мертвое Байрона ночью стучит. Партизанами Греции погребено

Сутулый, больной, бритолицый, уже не боясь ни черта, по улицам зимней столицы иду, как Иван Калита.

Нам время не даром дается. Мы трудно и гордо живем. И слово трудом достается, и слава добыта трудом.

Здесь две красотки, полным ходом делясь наличием идей, стоят за новым переводом от верных северных мужей.

Вот опять ты мне вспомнилась, мама, и глаза твои, полные слез, и знакомая с детства панама на венке поредевших волос.

И современники, и тени в тиши беседуют со мной. Острее стало ощущенье Шагов Истории самой. Она своею

Не позабылося покуда и, надо думать, навсегда, как мы встречали Вас оттуда и провожали Вас туда.

Ты все молодишься. Все хочешь забыть, что к закату идешь: где надо смеяться — хохочешь, где можно заплакать — поешь.

Добра моя мать. Добра, сердечна. Приди к ней — увенчанный и увечный — делиться удачей, печаль скрывать

Иные люди с умным чванством, от высоты навеселе, считают чуть ли не мещанством мою привязанность к земле.

Свечение капель и пляска. Открытое ночью окно. Опять начинается сказка на улице, возле кино.

Бывать на кладбище столичном, где только мрамор и гранит,— официально и трагично, и надо делать скорбный вид.

Невозможно не вклиниться в человеческий водоворот — у подъезда гостиницы тесно толпится народ.