Стихи Максимилиана Волошина

Как в раковине малой — Океана Великое дыхание гудит, Как плоть её мерцает и горит Отливами и серебром

Кто ты, Россия? Мираж? Наважденье? Была ли ты? есть? или нет? Омут… стремнина… головокруженье… Бездна…

Небо в тонких узорах Хочет день превозмочь, А в душе и в озерах Опрокинулась ночь. Что-то хочется крикнуть

Я быть устал среди людей, Мне слышать стало нестерпимо Прохожих свист и смех детей… И я спешу, смущаясь

Благословенье мое, как гром! Любовь безжалостна и жжёт огнем. Я в милосердии неумолим: Молитвы человеческие — дым.

Теперь я мертв. Я стал строками книги В твоих руках… И сняты с плеч твоих любви вериги, Но жгуч мой прах.

Святое око дня, тоскующий гигант! Я сам в своей груди носил твой пламень пленный, Пронизан зрением, как

Рдяны краски, Воздух чист; Вьется в пляске Красный лист, — Это осень, Далей просинь, Гулы сосен, Веток свист.

Буржуя не было, но в нем была потребность: Для революции необходим капиталист, Чтоб одолеть его во имя

Во мгле потонули крыши; Колокольни и шпили скрыты В дымчато-красных утрах, Где бродят сигнальные светы.

В.А. Рагозинскому В Москве на Красной площади Толпа черным-черна. Гудит от тяжкой поступи Кремлевская стена.

Приляг на отмели. Обеими руками Горсть русого песку, зажженного лучами, Возьми и дай ему меж пальцев

В городах из сумрака и черни, Где цветут безумные огни; В городах, где мечутся, беснуясь, С пеньем, с

О, как чутко, о, как звонко Здесь шаги мои звучат! Лёгкой поступью ребёнка Я вхожу в знакомый сад… Слышишь

Клоун в огненном кольце… Хохот мерзкий, как проказа, И на гипсовом лице Два горящих болью глаза. Лязг оркестра;

1 Был долгий мир. Народы были сыты И лоснились: довольные собой, Обилием и общим миролюбьем.

Эта светлая аллея В старом парке — по горе, Где проходит тень Орфея Молчаливо на заре. Весь прозрачный

Малларме Могучий, девственный, в красе извивных линий, Безумием крыла ужель не разорвёт Он озеро мечты

И. Эренбургу В эти дни великих шумов ратных И побед, пылающих вдали, Я пленен в пространствах безвозвратных

Дрожало море вечной дрожью Из тьмы пришедший синий вал Победной пеной потрясал, Ложась к гранитному подножью

Арка… Разбитый карниз, Своды, колонны и стены. Это обломки кулис Сломанной сцены. Здесь пьедесталы колонн

(ВО ВРЕМЯ ТЕРРОРА) Кто передаст потомкам нашу повесть? Ни записи, ни мысли, ни слова К ним не дойдут

Собирались на работу ночью. Читали Донесенья, справки, дела. Торопливо подписывали приговоры.

По ночам, когда в тумане Звезды в небе время ткут, Я ловлю разрывы ткани В вечном кружеве минут.

Я шел сквозь ночь. И бледной смерти пламя Лизнуло мне лицо и скрылось без следа… Лишь вечность зыблется

В янтарном забытье полуденных минут С тобою схожие проходят мимо жены, В душе взволнованной торжественно

Я ждал страданья столько лет Всей цельностью несознанного счастья. И боль пришла, как тихий синий свет

Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь, Ослепнуть в пламени сверкающего ока И чувствовать, как плуг

Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель… По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.

Я пробегаю жадным взглядом Вестей горючих письмена, Чтоб душу, влажную от сна, С утра ожечь ползучим ядом.

Встану я помолясь, Пойду перекрестясь, Из дверей в двери, Из ворот в ворота — Утренними тропами, Огненными

С темными бурями споря Возле утесистых стен. Два моряка возвращались на север Из Средиземного моря С

Марье Самойловне Цетлин Vuе de trois-quarts, la Cathedrale de Reims evoque une grande figure de femme

Земля еще горит следами былых богов. Еще все боги живы в человеке, как хмель в вине — Он тлеет, ждет

Отроком строгим бродил я По терпким долинам Киммерии печальной, И дух мой незрячий Томился Тоскою древней земли.

Я, полуднем объятый, Точно терпким вином, Пахну солнцем и мятой, И звериным руном; Плоть моя осмуглела

Как мне близок и понятен Этот мир — зеленый, синий, Мир живых прозрачных пятен И упругих, гибких линий.

Суздаль да Москва не для тебя ли По уделам землю собирали Да тугую золотом суму? В рундуках приданое

Дети солнечно-рыжего меда И коричнево-красной земли — Мы сквозь плоть в темноте проросли, И огню наша

Преградой волнам и ветрам Стена размытого вулкана, Как воздымающийся храм, Встает из сизого тумана.

Бог наш есть огнь поядающий. Твари Явлен был свет на реке на Ховаре. В буре клубящейся двигался он —

Земля дрожит раскатом поездов, Кипят моря под носом пароходов; На запад, на восток, на север и на юг

Когда Буонаротти вошел в Сикстинскую капеллу, Он насторожился, Как бы прислушиваясь, Потом измерил взглядом

Андрею Белому Ты держишь мир в простертой длани, И ныне сроки истекли… В начальный год Великой Брани

Хвостатый гений, в плен он взял И подчинил себе природу: Успеху властному в угоду, Двумя хвостами он

Мир закутан плотно В сизый саван свой — В тонкие полотна Влаги дождевой. В тайниках сознанья Травки проросли.

1 В мирах любви неверные кометы, Сквозь горних сфер мерцающий стожар — Клубы огня, мятущийся пожар, Вселенских

Если сердце горит и трепещет, Если древняя чаша полна… — Горе! Горе тому, кто расплещет Эту чашу, не

В эту ночь я буду лампадой В нежных твоих руках… Не разбей, не дыши, не падай На каменных ступенях.

Мы дни на дни покорно нижем. Даль не светла и не темна. Над замирающим Парижем Плывет весна… и не весна.