Стихи Ольги Седаковой

В это зыбкое скопленье, в комариные столпы, в неразборчивое тленье истолченной скорлупы ты идешь, как

Есть говоренье о конце – как будто насмех при скупце кидать монеты в воду. Мой друг, растянем эту сласть!

Как темная и золотая рама неописуемого полотна, где ночь одна, перевитая анаграмма, огромным именем полна

В той темноте, где иначе как чудом не проберешься в крутящихся стенах, там, где свеча, загораясь под

Идет, идет и думает: куда, конечно, если так, но у кого. А ничего, увидим. Я тебе! – Ой, мамочка, не

Брат и сестра? муж и жена? дочь и отец? все это и больше? Кто из них умер, кто жив и эту плиту заказал

Может, ты перстень духа, камень голубой воды, голос, говорящий глухо про ступенчатые сады, – но что же

Дерево, Ваня, то самое, смоковницу ту на старой книжной гравюре, на рыхлой бумаге верже узнаёшь?

Он ходит по комнате и замерзает. Но странно подумать, как зябнет пальто. И стужа за окнами напоминает

Ты знаешь, я так тебя люблю, что если час придет и поведет меня от тебя, то он не уведет – как будто

Он в чащу вступает. И кланяясь в пояс, рассказ раздвигает ольховую поросль, где глубже походка и ближе

− Должно быть, яд в тебя вошел и смерть твоя в дверях. − Должно быть, яд в меня вошел и смерть моя в

Пророков не было. Виденья были редки. И жизнь внутри изнемогла, как в говорящей, пробующей клетке непрорастающая мгла.

Так она лежит, и говорят, что над ней горит, не убывая, маленькая свечка восковая и окно ее выходит в сад.

Помнишь, апрель наступал? а вот уж в его середине, как в морском путешествии – ветра свист и вещие рощи.

Хочешь – кувшин, хочешь – копье, хочешь – прялку. Если лгали про локон, как он на небе нашелся, – лгали недаром.

Велик рисовальщик, не знающий долга, кроме долга играющей кисти: и кисть его проникает в сердце гор

В первые времена, когда земледельцы и скотоводы населяли землю и по холмам белые стада рассыпались, обильные

За нами двери закрываются. И, соблюдая темноту, они сдвигаются, переменяются с обычным голосом в неговорящем

Только я сказать хотела: – Приезжай, навести меня! – а зима кончается. Иероглифами кустов и деревьев

Не поминай ко сну камфару, белизну, мятный отвар загробья. Это вечерний свет пристален – и в ответ пристальному

Как олень обернулся к нему с человеческой речью, кровь сказала: Прощай! я не знаю, как круг завершить

I Полумертвый палач улыбнется – и начнутся большие дела. И скрипя, как всегда, повернется колесо допотопного зла.

Кто знает, не снилось ли это ему? Воздвиженье было, когда никому нельзя оказаться в лесу – под ногами

1 Кончен труд, мой бедный, кончен труд счастья и надежды: безупречный труд любви. И что же, нас сотрут

– Отречься? это было бы смешно. Но здесь они – и больше никого. До наших даже слуха не дойдет, исключено.

Флейте отвечает флейта, не костяная, не деревянная, а та, которую держат горы в своих пещерах и щелях

1. Дождь – Дождь идет, а говорят, что Бога нет! – говорила старуха из наших мест, няня Варя.

Это свет или куст? я его отвожу и стою. Что держу я – как ветер, держу и почти не гляжу на находку мою.

1 Про елку-чернавку, про иву-голубку и может, про липу одну задумано сердце, и сытую губку легко угнетает ко дну.

Где тени над молью дежурят, и живы еще за дверьми, в широкую шубу чужую меня до утра заверни.

Любовь молодая глядит из ветвей, как сердце ее умоляет: добей! А старая ходит с целебной травой.

Ни мощный дух, ни изощренный разум, ни сердце, сокрушенное глубоко, ни женственное счастье вдохновенья

Посвящается бабушке 1. СМЕЛОСТЬ И МИЛОСТЬ Солнце светит на правых и неправых, и земля нигде себя не хуже

Отец, изъеденный похмельем, стучал стеклом и серебром. Другие пьяницы шумели и пахли мертвым табаком

1 Большая вещь – сама себе приют. Глубокий скит или широкий пруд, таинственная рыба в глубине и праведник

Памяти Хлебникова 1 Те, кто жили здесь, и те, кто живы будут и достроят свой чердак, жадной злобы их

Главное – величие замысла, как говорит Иосиф. Из письма А. Ахматовой 1 Уставившись в небо, в пустые черты

У воздушных ворот, как теперь говорят, перед небесной степью, где вот-вот поплывут полубесплотные солончаки

Но следа стопы не оставит вершиной пахнущий шаг. Я чувствую, как нарастает несущий нас кверху размах.

Как не дрогнувши вишни потрогать? Эти вишни дыханья темней собирают и пробуют копоть неизвестных и сжатых огней.

Когда гудит судьба большая, как ветер, путника смущая, одежду треплет – и своя душа завидней, чем чужая

Медленно будем идти и внимательно слушать. Палка в землю стучит, как в темные окна дома, где рано ложатся

ПИР Кто умеет читать по звездам или раскладывать камни, песок варить и иголки, чтобы узнать, что будет

1 Есть нечто внутри, как летающий прах, как дух, переживший заклятье. Ваш голос – идущий, он дальше

И меня удивило: как спокойны воды, как знакомо небо, как медленно плывет джонка в каменных берегах. Родина!

Похвалим нашу землю, похвалим луну на воде, то, что ни с кем и со всеми, что нигде и везде – величиной

Как горный голубь в расщелине, как городская ласточка под стрехой – за день нахлопочутся, налетаются

I Из подозренья, бормотанья, из замиранья на лету я слабое повествованье зажгу, как свечку на свету

Ты готов? – улыбается этот ангел – я спрашиваю, хотя знаю, что ты несомненно готов: ведь я говорю не