Стихи Осипа Мандельштама
Мой тихий сон, мой сон ежеминутный — Невидимый, завороженный лес, Где носится какой-то шорох смутный
Что ты прячешься, фотограф, Что завесился платком? Вылезай, снимай скорее, Будешь прятаться потом.
Нереиды мои, нереиды, Вам рыданья — еда и питьё, Дочерям средиземной обиды Состраданье обидно моё.
Это есть мадам Мария — Уголь есть почти что торф, Но не каждая Мария Может зваться Бенкендорф.
Вооруженный зреньем узких ос, Сосущих ось земную, ось земную, Я чую все, с чем свидеться пришлось, И
«Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит. Прозрачный стакан с ледяною водою. И в мир шоколада с румяной
Я не искал в цветущие мгновенья Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз, Но в декабре торжественного
Дано мне тело — что мне делать с ним, Таким единым и таким моим? За радость тихую дышать и жить Кого
Над желтизной правительственных зданий Кружилась долго мутная метель, И правовед опять садится в сани
Мне Тифлис горбатый снится, Сазандарей стон звенит, На мосту народ толпится, Вся ковровая столица, А
Я ненавижу свет Однообразных звезд. Здравствуй, мой давний бред,- Башни стрельчатый рост! Кружевом, камень
Как овцы, жалкою толпой Бежали старцы Еврипида. Иду змеиною тропой, И в сердце тёмная обида.
Свежо раскинулась сирень, Ужо распустятся левкои, Обжора-жук ползёт на пень, И Жора мат получит вскоре.
Где связанный и пригвожденный стон? Где Прометей — скалы подспорье и пособье? А коршун где — и желтоглазый
Бесшумное веретено Отпущено моей рукою. И — мною ли оживлено — Переливается оно Безостановочной волною
Золотистого меда струя из бутылки текла Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела: Здесь, в печальной
За гремучую доблесть грядущих веков, За высокое племя людей — Я лишился и чаши на пире отцов, И веселья
Отравлен хлеб, и воздух выпит: Как трудно раны врачевать! Иосиф, проданный в Египет, Не мог сильнее тосковать.
Обороняет сон мою донскую сонь, И разворачиваются черепах манёвры — Их быстроходная, взволнованная бронь
— Как этих покрывал и этого убора Мне пышность тяжела средь моего позора! — Будет в каменной Трезене
О, как мы любим лицемерить И забываем без труда То, что мы в детстве ближе к смерти, Чем в наши зрелые года.
— Я писать умею: отчего же Говорят, что буквы непохожи, Что не буквы у меня — кривули? С длинными хвостами загогули?
Все чуждо нам в столице непотребной: Ее сухая черствая земля, И буйный торг на Сухаревке хлебной, И страшный
На страшной высоте блуждающий огонь! Но разве так звезда мерцает? Прозрачная звезда, блуждающий огонь,-
Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины: Сей длинный выводок, сей поезд
Есть целомудренные чары — Высокий лад, глубокий мир, Далеко от эфирных лир Мной установленные лары.
Паденье — неизменный спутник страха, И самый страх есть чувство пустоты. Кто камни нам бросает с высоты
На розвальнях, уложенных соломой, Едва прикрытые рогожей роковой, От Воробьевых гор до церковки знакомой
Рассеян утренник тяжелый, На босу ногу день пришел; А на дворе военной школы Играют мальчики в футбол.
Смутно дышащими листьями Черный ветер шелестит, И трепещущая ласточка B темном небе круг чертит.
Из полутёмной залы, вдруг, Ты выскользнула в лёгкой шали — Мы никому не помешали, Мы не будили спящих
Ночь. Дорога. Сон первичный Соблазнителен и нов… Что мне снится? Рукавичный Снегом пышущий Тамбов, Или
Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем! Я нынче славным бесом обуян, Как будто в корень голову шампунем
Обиженно уходят на холмы, Как Римом недовольные плебеи, Старухи овцы — черные халдеи, Исчадье ночи в
В Петрополе прозрачном мы умрем, Где властвует над нами Прозерпина. Мы в каждом вздохе смертный воздух
Еще не умер ты, еще ты не один, Покуда с нищенкой-подругой Ты наслаждаешься величием равнин И мглой
Среди лесов, унылых и заброшенных, Пусть остается хлеб в полях нескошенным! Мы ждем гостей незваных и
Здесь, на твёрдой площадке яхт-клуба, Где высокая мачта и спасательный круг, У южного моря, под сенью
Художник нам изобразил Глубокий обморок сирени И красок звучные ступени На холст как струпья положил.
Айя-София,- здесь остановиться Судил Господь народам и царям! Ведь купол твой, по слову очевидца, Как
Образ твой, мучительный и зыбкий, Я не мог в тумане осязать. «Господи!»- сказал я по ошибке, Сам того
На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь, Гром, ударь в тесины новые, Крупный град, по стеклам двинь, —
Заблудился я в небе — что делать? Тот, кому оно близко,- ответь! Легче было вам, Дантовых девять Атлетических
О временах простых и грубых Копыта конские твердят. И дворники в тяжелых шубах На деревянных лавках спят.
Твоё чудесное произношенье — Горячий посвист хищных птиц; Скажу ль: живое впечатленье Каких-то шелковых зарниц.
Из омута злого и вязкого Я вырос, тростинкой шурша, И страстно, и томно, и ласково Запретною жизнью дыша.
Пусть имена цветущих городов Ласкают слух значительностью бренной. Не город Рим живет среди веков, А
Твоя весёлая нежность Смутила меня: К чему печальные речи, Когда глаза Горят, как свечи, Среди белого дня?
Осенний сумрак — ржавое железо Скрипит, поёт и разьедает плоть… Что весь соблазн и все богатства Креза
Вот дароносица, как солнце золотое, Повисла в воздухе — великолепный миг. Здесь должен прозвучать лишь