На жизнь Мадонны Лауры — Франческо Петрарка

Сон горестный! Ужасное виденье! Безвременно ль родимый свет угас? Ударил ли разлуки страшный час — С

Был македонский вождь непобедим, Но гневу под удар себя подставил: Вотще Лисипп его победы славил И с

При благородстве крови — скромность эта, Блестящий ум — и сердца чистота, При замкнутости внешней — теплота

Амур, вот светоч славы яснолицей, Той, что царит над естеством земным. В нее струится небо, а засим Она

Являл за переправой переправу Мне в этот долгий день среди Арденн Амур, что, окрыляя взятых в плен, Влечет

Ее творя, какой прообраз вечный Природа-Мать взяла за образец В раю Идей? — чтоб знал земли жилец Премудрой

О чистая душа, пред кем в долгу Хвалебное мое перо недаром! О крепость чести, стойкая к ударам, — Вершина

Неизъяснимой негою томим С минуты той, когда бы лучше было, Чтоб смерть глаза мои навек смежила И меньшей

Семнадцать лет, вращаясь, небосвод Следит, как я безумствую напрасно. Но вот гляжу в себя — и сердцу

Пока седыми сплошь виски не станут, Покуда не возьмут свое года, Я беззащитен всякий раз, когда Я вижу

Мой слабый дар в тени своих ветвей Питало благородное растенье, Хотя ко мне не знало снисхожденья И мукой

Когда Амур иль Смерть в средине слова Начатой мною ткани не порвут, Когда, освободясь от цепких пут

Благословен день, месяц, лето, час И миг, когда мой взор те очи встретил! Благословен тот край, и дол

В прекрасные убийственные руки Амур толкнул меня, и навсегда Мне лучше бы умолкнуть — ведь когда Я жалуюсь

Нельзя представить, сколь щедра Природа И Небеса, ее не увидав, Кто, солнцем для меня навеки став, Затмила

Я прежде плакал, а теперь пою. Мое живое кроткое светило От глаз моих лица не отвратило: Амур явил мне

Во сне я счастлив, радуюсь тоске, К теням и ветру простираю длани, Кочую в море, где ни дна, ни грани

Вкушает пищу разум мой такую, Что и нектар меня бы не привлек, Река забвенья в душу льет поток, Лишь

Глухой тропой, дубравой непробудной. Опасною и путникам в броне, Иду, пою, беспечный, как во сне, — О

Амур и я — мы оба каждый раз, Как человек, перед которым диво, Глядим на ту, что, как никто, красива

Как в чей-то глаз, прервав игривый лет, На блеск влетает бабочка шальная И падает, уже полуживая, А человек

Когда б скала, замкнувшая долину, Откуда та прозванье получила, По прихоти природы обратила На Рим лицо

Любезный Орсо, вашего коня Держать, конечно, можно на аркане, Но кто удержит дух, что рвется к брани

Моей любви усталость не грозила И не грозит, хотя на мне самом Все больше с каждым сказывалась днем —

На первый дар, синьор мой, отдохнуть Склоняйтесь вы щекой, от слез усталой, И на Амура сердце как попало

Задумчивый, медлительный, шагаю Пустынными полями одиноко; В песок внимательно вперяя око, След человека

Вздыхаю, словно шелестит листвой Печальный ветер, слезы льются градом, Когда смотрю на вас печальным

Прекрасная рука! Разжалась ты И держишь сердце на ладони тесной, Я на тебя гляжу, дивясь небесной Художнице

Возможно, скажут мне, что, славя ту, Кому я поклоняюсь в этом мире, Преувеличить позволяю лире Ум, благородство

Я пел, теперь я плачу, но едва ли Так сладостны бывали песни мне. Я обращен всем сердцем к вышине И дорожу

Хлысту любви я должен покориться, У страсти и привычки в поводу Вослед надежде призрачной иду, Мне на

Свет вечной жизни — лицезренье Бога, Не пожелаешь никаких прикрас, Так счастлив я, Мадонна, видя вас

Жестокая звезда — недобрый знак — Отражена была в моей купели, В жестокой я качался колыбели, В жестоком

Тот жгучий день, в душе отпечатленный, Сном явственным он сердцу предстоит. Чье мастерство его изобразит?

Амур, что правит мыслями и снами И в сердце пребывает, как в столице, Готов и на чело мое пробиться

Безбожный Вавилон, откуда скрылось Все: совесть, стыд, дел добрых благодать, — Столицу горя, прегрешений

Надежды лгут, и, в торжестве обмана Уверясь не однажды, как и я, Примите мой совет — ведь мы друзья —

Устав под старым бременем вины И тягостной привычки, средь дороги Боюсь упасть, боюсь, откажут ноги И

Мгновенья счастья на подъем ленивы, Когда зовет их алчный зов тоски; Но, чтоб уйти, мелькнув, — как тигр, легки.

Поверить бы, что смерть меня спасет От злой любви, и не давать поруки, Что на себя не наложу я руки И

Я шаг шагну — и оглянусь назад. И ветерок из милого предела Напутственный ловлю… И ношу тела Влачу, усталый

— Жизнь — это счастье, а утратить честь — Мне кажется, не столь большое горе. — Нет! Если честь несвойственна

Я вспомню этот день — и цепенею: Я вижу вновь прощальный скорбный взгляд Мадонны — и отчаяньем объят.

Амур десницей грудь мою рассек И сердце обнажил и в это лоно Лавр посадил с листвою столь зеленой, Что

От Эбро и до гангского истока, От хладных до полуденных морей, На всей земле и во вселенной всей Такой

Лань белая на зелени лугов, В час утренний, порою года новой, Промеж двух рек, под сению лавровой, Несла

Лишь вспомню миг сей или сень предела. Где мне Амур хитро измыслил узы, Где стал рабом я дорогой обузы

Куда ни брошу безутешный взгляд, Передо мной художник вездесущий, Прекрасной дамы образ создающий, Дабы

Исток страданий, ярости притон, Храм ересей, начетчик кривосудам, Плач, вопль и стон вздымаешь гулом

Итак, Сеннуччо, лишь наполовину Твой друг с тобой (поверь, и я грущу). Беглец ненастья, здесь забыть