Стихи Полозковой Веры

С ним внутри я так быстро стану себе тесна, Что и ртами начнем смыкаться совсем как ранами.

Прежде, чем заклеймить меня злой и слабой, — Вспомнив уже потом, по пути домой – Просто представь себе

В освещении лунном мутненьком, Проникающем сквозь окно, Небольшим орбитальным спутником Бог снимает про нас кино.

– боже, где вы столько времени бегали? – космолет мы собирали с коллегами. – отчего же рукава-то все черные?

Старый Хью жил недалеко от того утеса, на Котором маяк – как звездочка на плече. И лицо его было словно

Меня любят толстые юноши около сорока, У которых пуста постель и весьма тяжела рука, Или бледные мальчики

Милый Майкл, ты так светел; но безумие заразно. Не щадит и тех немногих, что казались так мудры.

Никто из нас не хорош, и никто не плох. Но цунами как ты всегда застают врасплох, А районы как я нищи

Давай будет так: нас просто разъединят, Вот как при междугородних переговорах – И я перестану знать

осень опять надевается с рукавов, электризует волосы — ворот узок. мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров

Я могу быть грубой – и неземной, Чтобы дни – горячечны, ночи – кратки; Чтобы провоцировать беспорядки;

Декабрь – и вдруг апрелем щекочет ворот, Мол, дернешься – полосну. С окраин свезли да вывернули на город

И триединый святой спецназ Подпевает мне, чуть фальшивя. Все, что не убивает нас, Просто делает Нас Большими.

парамонов берендей не любил худых детей. и насчет проблемы этой у него был ряд идей. он ловил их, вереща

Ну и что, у Борис Борисыча тоже много похожих песен. И от этого он нисколько не потерял. Он не стал от

Разве я враг тебе, чтоб молчать со мной, как динамик в пустом аэропорту. Целовать на прощанье так, что

Живет моя отрада в высоком терему, А в терем тот высокий нет хода никому. Тебя не пустят – здесь все

Друг друговы вотчины – с реками и лесами, Долинами, взгорьями, взлетными полосами; Давай будем без туристов

Да, я дом теперь, пожилая пятиэтажка. Пыль, панельные перекрытия, провода. Ты не хочешь здесь жить, и

мало ли кто приезжает к тебе в ночи, стаскивает через голову кожуру, доверяет тебе костяные зёрнышки

Без всяких брошенных невзначай Линялых прощальных фраз: Давай, хороший мой, не скучай, Звони хоть в недельку раз.

любовь и надежда ходят поодиночке, как будто они не одной мамы дочки, как будто не сёстры вере, и в каждой

Октябрь таков, что хочется лечь звездой Трамваю на круп, пока контролер за мздой Крадется; сражен твоей

В трубке грохот дороги, смех, «Я соскучился», Бьорк, метель. Я немного умнее тех, С кем он делит свою постель.

над водою тишина легче пуха и пшена. утки, как же нам такая красота разрешена? на закате над рекой синий

Нет, мы борзые больно — не в Южный Гоа, так под арест. Впрочем, кажется, нас минует и эта участь — Я

И сердце моё горячо, и уста медовы, А все-таки не заплачут обо мне мои вдовы. Барышни, имейте в виду

Девочка – черный комикс, ну Птица Феникс, ну вся прижизненный анекдот. Девочка – черный оникс, поганый

Перевяжи эти дни тесемкой, вскрой, когда сделаешься стара: Калашник кормит блинами с семгой и пьет с

Вера любит корчить буку, Деньги, листья пожелтей, Вера любит пить самбуку, Целоваться и детей, Вера любит

им казалось, что если все это кончится — то оставит на них какой-нибудь страшный след западут глазницы

Гадание Чуши не пороть. Пораскованней. — Дорогой Господь! Дай такого мне, Чтобы был свиреп, Был как небоскреб

Город носит в седой немытой башке гирлянды И гундит недовольно, как пожилая шлюха, Взгромоздившись на

Катя пашет неделю между холеных баб, до сведенных скул. В пятницу вечером Катя приходит в паб и садится

Целуемся хищно И думаем вещно; Внутри меня лично Ты будешь жить вечно, И в этой связи мы Единей скелета

в ночи из покровского-стрешнева похитили старого лешего. он брёл по тропинке, тут хвать за ботинки и

Или, к примеру, стоял какой-нибудь поздний август, и вы уже Выпивали на каждого граммов двести, — Костя

Звонит ближе к полвторому, подобен грому. Телефон нащупываешь сквозь дрему, И снова он тебе про Ерему

За всех, которые нравились или нравятся, Хранимых иконами у души в пещере, Как чашу вина в застольной

Ревет, и чуть дышит, и веки болезненно жмурит, Как будто от яркого света; так стиснула ручку дверную

Ну давай, давай, поиграй со мной в это снова. Чтобы сладко, потом бессильно, потом хреново;

высоко, высоко сиди, далеко гляди, лги себе о том, что ждет тебя впереди, слушай, как у города гравий

Это мир заменяемых; что может быть смешней твоего протеста. Поучись относиться к себе как к низшему Из существ;

Как на Верины именины Испекли мы тишины. Вот такой нижины, Вот такой вышины. И легла кругом пустыня Вместо

Город стоит в метельном лихом дурмане — Заспанный, индевеющий и ничей, Изредка отдаваясь в моем кармане

жизнь рассыпалась в труху. и учеба. зубы выпали вверху сразу оба. улыбаюсь без зубов, как пантера.

А ты спи-усни, мое сердце, давай-ка, иди ровнее, прохожих не окликай. Не толкай меня что есть силы, не

Как они тебя пробивают, такую тушу? Только войдет, наглец, разоритель гнезд – Ты уже сразу видишь, по

А что меня нежит, то меня и изгложет. Что нянчит, то и прикончит; величина Совпала: мы спали в позе влюбленных

А что, говорю, вот так, говорю, любезный. Не можешь любить – сиди, говорю, дружи. Я только могу тебя