Стихи Тушновой Вероники

Напрочь путь ко мне отрезая, чтоб не видеть и не писать, ты еще пожалеешь, знаю, станешь локти себе кусать.

Не прозвучит ни слово, ни гудок в развалинах, задохшихся от дыма. Лежит убитый русский городок, и кажется

У мокрых камней выгибает волна литую покатую спину. Над черным хребтом Карадага луна истаяла наполовину.

Я стучусь в твое сердце: — Отвори, отвори, разреши мне в глаза поглядеться твои, оттого что забыла уже

Опять утрами — лучезарный иней на грядках, на перилах, на траве. Оцепененье. Воздух дымно-синий.

Смеясь и щуря сморщенные веки, седой старик немыслимо давно нам подавал хрустящие чуреки и молодое мутное вино.

Очертаниями туманными горы высятся над заливом… Любовался ли ты бакланами утром солнечным и счастливым?

Да, ты мой сон. Ты выдумка моя. зачем же ты приходишь ежечасно, глядишь в глаза и мучаешь меня, как будто

Что-то мне недужится, что-то трудно дышится… В лугах цветет калужница, в реке ветла колышется, и птицы

Осенний пожар полыхает в лесу, плывут паутин волоконца, тяжелые капли дрожат на весу, и в каждой по целому солнцу.

Одна сижу на пригорке посреди весенних трясин. …Я люблю глаза твои горькие, как кора молодых осин, улыбку

Я с детства любила гудки на реке, я вечно толклась у причала, я все пароходы еще вдалеке по их голосам

Морозный лес. В парадном одеянье деревья-мумии, деревья-изваянья… Я восхищаюсь этой красотой, глаз не

Нельзя за любовь — любое, Нельзя, чтобы то, что всем. за любовь платят любовью Или не платят совсем.

Я прощаюсь с тобою у последней черты. С настоящей любовью, может, встретишься ты. Пусть иная, родная

Ну что же, можешь покинуть, можешь со мной расстаться,— из моего богатства ничего другой не отдастся.

Молчали горы — грузные и грозные, ощеря белоснежные клыки. Свивалось их дыхание морозное в причудливые

Хмурую землю стужа сковала, небо по солнцу затосковало. Утром темно, и в полдень темно, а мне всё равно

Ни особых событий, никакого веселья в этот будничный день моего воскресенья. День рождался из птичьей

Если б не было учителя, То и не было б, наверное, Ни поэта, ни мыслителя, Ни Шекспира, ни Коперника.

Бывало все: и счастье, и печали, и разговоры длинные вдвоем. Но мы о самом главном промолчали, а может

Наверно, это попросту усталость,— ничто ведь не проходит без следа. Как ни верти, а крепко мне досталось

Есть признания,- их произносишь с трудом, для всего объясненья придумав заранее… Но большое и честное

Просторный лес листвой перемело, на наших лицах — отсвет бледной бронзы. Струит костёр стеклянное тепло

А может быть, останусь жить? Как знать, как знать? И буду с радостью дружить? Как знать, как знать?

Степь, растрескавшаяся от жара, не успевшая расцвести… Снова станция Баладжары, перепутанные пути.

Глаз к сиянью такому ещё не привык… Зной густой, золотой и тягучий, как мёд… А за домом, в саду, пробегает

Нас дождь поливал трое суток. Три дня штурмовала гроза. От молний ежеминутных ломить начинало глаза.

Не сули мне золотые горы, годы жизни доброй не сули. Я тебя покину очень скоро по закону матери-земли.

Знаю я бессильное мученье над пустой тетрадкою в тиши, знаю мысли ясное свеченье, звучную наполненность души.

Вся ночь без сна… А после, в роще, березовая тишина, и всё приемлемее, проще, и жизнь как будто решена.

Вот уеду, исчезну, на года, навсегда, кану в снежную бездну, пропаду без следа. Час прощанья рисую, гладкий

Сто раз помочь тебе готова, Любую ложь произнести, Но нет же, нет такого слова, Чтобы сгоревшее спасти.

Гонит ветер туч лохматых клочья, снова наступили холода. И опять мы расстаемся молча, так, как расстаются навсегда.

Нынче детство мне явилось, приласкало на лету. Свежим снегом я умылась, постояла на ветру. Надышалась

Как счастье внезапное — оттепель эта. Весны дуновеньем земля обогрета. Еще не начало весны, а предвестье

Пускай лучше ты не впустишь меня, чем я не открою двери. Пускай лучше ты обманешь меня, чем я тебе не поверю.

Память сердца! Память сердца! Без дороги бродишь ты,- луч, блуждающий в тумане, в океане темноты.

Бои ушли. Завесой плотной плывут туманы вслед врагам, и снега чистые полотна расстелены по берегам.

Приглушает птичий гам тишина еловая, проплывает по снегам тень моя лиловая. На снегах и в облаках синева

У дебаркадеров лопочет чернильно-черная вода, как будто высказаться хочет, да не умеет — вот беда!

Небо желтой зарей окрашено, недалеко до темноты… Как тревожно, милый, как страшно, как боюсь твоей немоты.

Не охладела, нет, скрываю грусть. Не разлюбила,— просто прячу ревность. Не огорчайся, скоро я вернусь.

Как мне по сердцу вьюги такие, посвист в поле, гуденье в трубе… Напоследок гуляет стихия. Вот и вспомнила я о тебе.

Дурманящей, росистой чащею черемуха — дыши, гляди, ласкай, ломай… И боль щемящая,— как мало весен впереди!

Всё было до меня: десятилетья того, что счастьем называем мы. Цвели деревья, вырастали дети, чередовались

С тобой я самая верная, С тобой я самая лучшая, С тобой я самая добрая, Самая всемогущая. Щедрые на пророчества

В чём отказала я тебе, скажи? Ты целовать просил — я целовала. Ты лгать просил,— как помнишь, и во лжи

Сколько милых ровесников в братских могилах лежит. Узловатая липа родительский сон сторожит.

Жизнь твою читаю, перечитываю, все твои печали пересчитываю, все твои счастливые улыбки, все ошибки