Стихи Ильи Эренбурга

Я не трубач — труба. Дуй, Время! Дано им верить, мне звенеть. Услышат все, но кто оценит, Что плакать

Я в тени своей ногами путался. Кошка шла за мной И мяукала. Не ластись, не пой, не ной! Моя ненаглядная

Видишь, любить до чего тяжело — Гнет к земле густое тепло. Паленая шерсть на моей груди. Соль — солона.

Мэри, о чем Вы грустите Возле своих кавалеров? Разве в наряженной свите Мало певучих труверов?

Когда я был молод, была уж война, Я жизнь свою прожил — и снова война. Я все же запомнил из жизни той

1 Ночью такие звезды! Любимые, покинутые, счастливые, разлюбившие На синей площади руками ловят воздух

Тяжелы несжатые поля, Золотого века полнокровье. Чем бы стала ты, моя земля, Без опустошающей любови!

Я приду к родимой, кинусь в ноги, Заору: «Бабы плачут в огороде Не к добру. Ты мне волосы обрезала, В

На Рамбле возле птичьих лавок Глухой солдат — он ранен был — С дроздов, малиновок и славок Глаз восхищенных

Когда зима, берясь за дело, Земли увечья, рвань и гной Вдруг прикрывает очень белой Непогрешимой пеленой

Белеют мазанки. Хотели сжечь их, Но не успели. Вечер. Дети. Смех. Был бой за хутор, и один разведчик

Кончен бой. Над горем и над славой В знойный полдень голубеет явор. Мертвого солдата тихо нежит Листьев

Проснусь, и сразу: не увижу я Ее, горячую и рыжую, Ее, сухую, молчаливую, Одну под низкою оливою, Не

Парча румяных жадных богородиц, Эскуриала грузные гроба. Века по каменной пустыне бродит Суровая испанская судьба.

Будет день — и станет наше горе Датами на цоколе историй, И в обжитом доме не припомнят О рабах былой

На даче было темно и сыро. Ветер разнимал тяжелые холсты. И меня татуировала Ты. Сначала ты поставила

Вдруг — среди дня — послушай — Где же ты? Не камни душат — Нежность. Розовое облако. Клекот беды.

Остановка. Несколько примет. Расписанье некоторых линий. Так одно из этих легких лет Будет слишком легким

Был тихий день обычной осени. Я мог писать иль не писать: Никто уж в сердце не запросится, И тише тишь

Я знал, что утро накличет Этот томительный вечер; Что малая птичка Будет клевать мою печень;

Уж сердце снизилось, и как! Как легок лёт земного вечера! Я тоже глиной был в руках Неутомимого Горшечника.

Моя любовь взошла в декабрьский вечер, Когда из уст исходит легкий пар, Когда зима сухим морозом лечит

В кастильском нищенском селенье, Где только камень и война, Была та ночь до одуренья Криклива и раскалена.

Когда в Париже осень злая Меня по улицам несет И злобный дождь, не умолкая, Лицо ослепшее сечет, — Как

Большая черная звезда. Остановились поезда. Остановились корабли. Травой дороги поросли. Молчат бульвары и сады.

Как эти сосны и строенья Прекрасны в зеркале пруда, И сколько скрытого волненья В тебе, стоячая вода!

Есть в хаосе самом высокий строй, Тот замысел, что кажется игрой, И, может быть, начертит астроном Орбиту

Нет, не забыть тебя, Мадрид, Твоей крови, твоих обид. Холодный ветер кружит пыль. Зачем у девочки костыль?

Смердишь, распухла с голоду, сочатся кровь и гной из ран отверстых. Вопя и корчась, к матери-земле припала ты.

На площади пел горбун, Уходили, дивились прохожие: «Тебе поклоняюсь, буйный канун Черного года!

В музеях Рима много статуй, Нерон, Тиберий, Клавдий, Тит, Любой разбойный император Классический имеет вид.

На ладони — карта, с малолетства Каждая проставлена река, Сколько звезд ты получил в наследство, Где

Есть перед боем час — всё выжидает: Винтовки, кочки, мокрая трава. И человек невольно вспоминает Разрозненные

Люблю немецкий старый городок — На площади липу, Маленькие окна с геранями, Над лавкой серебряный рог

Я помню, давно уже я уловил, Что Вы среди нас неживая. И только за это я Вас полюбил, Последней любовью сгорая.

Чтоб истинно звучала лира, Ты должен молчаливым быть, Навеки отойти от мира, Его покинуть и забыть.

Звезда средь звезд горит и мечется. Но эта весть — метеорит — О том, что возраст человечества — Великолепнейший зенит.

Не время года эта осень, А время жизни. Голизна, Навязанный покой несносен: Примерка призрачного сна.

До слез доверчива собака, Нетороплива черепаха, Близка к искусству обезьяна, Большие чувства у барана

Крылья выдумав, ушел под землю, Предал сон и погасил глаза. И, подбитая, как будто дремлет Сизо-голубая стрекоза.

Города горят. У тех обид Тонны бомб, чтоб истолочь гранит. По дорогам, по мостам, в крови, Проползают

Судеб раздельных немота и сирость, Скопление разрозненных обид, — Не человек, но отрочество мира Руками

И дверцы скрежет: выпасть, вынуть. И молит сердце: где рука? И всё растут, растут аршины От ваших губ

На площадях столиц был барабанный бой и конский топот, Июльский вечер окровавил небосклон. Никто не знал

Когда замолкает грохот орудий, Жалобы близких, слова о победе, Вижу я в опечаленном небе Ангелов сечу.

Волос черен или золот. Красна кровь. Голое слово — Любовь. Жилы стяни туго! Как хлеб и вода, Простая

Не мы придумываем казни, Но зацепилось колесо — И в жилах кровь от гнева вязнет, Готовая взорвать висок.

Как кровь в виске твоем стучит, Как год в крови, как счет обид, Как горем пьян и без вина, И как большая

Нежное железо — эти скрепы, Даже страсть от них изнемогла. Каждый вздох могильной глиной лепок, Топки

Трибун на цоколе безумца не напоит. Не крикнут ласточки средь каменной листвы. И вдруг доносится, как