Стихи Ильи Эренбурга

Нет, не забыть тебя, Мадрид, Твоей крови, твоих обид. Холодный ветер кружит пыль. Зачем у девочки костыль?

Смердишь, распухла с голоду, сочатся кровь и гной из ран отверстых. Вопя и корчась, к матери-земле припала ты.

На площади пел горбун, Уходили, дивились прохожие: «Тебе поклоняюсь, буйный канун Черного года!

В музеях Рима много статуй, Нерон, Тиберий, Клавдий, Тит, Любой разбойный император Классический имеет вид.

На ладони — карта, с малолетства Каждая проставлена река, Сколько звезд ты получил в наследство, Где

Есть перед боем час — всё выжидает: Винтовки, кочки, мокрая трава. И человек невольно вспоминает Разрозненные

Люблю немецкий старый городок — На площади липу, Маленькие окна с геранями, Над лавкой серебряный рог

Я помню, давно уже я уловил, Что Вы среди нас неживая. И только за это я Вас полюбил, Последней любовью сгорая.

Чтоб истинно звучала лира, Ты должен молчаливым быть, Навеки отойти от мира, Его покинуть и забыть.

Звезда средь звезд горит и мечется. Но эта весть — метеорит — О том, что возраст человечества — Великолепнейший зенит.

Не время года эта осень, А время жизни. Голизна, Навязанный покой несносен: Примерка призрачного сна.

До слез доверчива собака, Нетороплива черепаха, Близка к искусству обезьяна, Большие чувства у барана

Крылья выдумав, ушел под землю, Предал сон и погасил глаза. И, подбитая, как будто дремлет Сизо-голубая стрекоза.

Города горят. У тех обид Тонны бомб, чтоб истолочь гранит. По дорогам, по мостам, в крови, Проползают

Судеб раздельных немота и сирость, Скопление разрозненных обид, — Не человек, но отрочество мира Руками

И дверцы скрежет: выпасть, вынуть. И молит сердце: где рука? И всё растут, растут аршины От ваших губ

На площадях столиц был барабанный бой и конский топот, Июльский вечер окровавил небосклон. Никто не знал

Когда замолкает грохот орудий, Жалобы близких, слова о победе, Вижу я в опечаленном небе Ангелов сечу.

Волос черен или золот. Красна кровь. Голое слово — Любовь. Жилы стяни туго! Как хлеб и вода, Простая

Не мы придумываем казни, Но зацепилось колесо — И в жилах кровь от гнева вязнет, Готовая взорвать висок.

Как кровь в виске твоем стучит, Как год в крови, как счет обид, Как горем пьян и без вина, И как большая

Нежное железо — эти скрепы, Даже страсть от них изнемогла. Каждый вздох могильной глиной лепок, Топки

Трибун на цоколе безумца не напоит. Не крикнут ласточки средь каменной листвы. И вдруг доносится, как

Сегодня я видел, как Ваши тяжелые слезы Слетали и долго блестели на черных шелках, И мне захотелось сказать

Полярная звезда и проседь окон. Какая же плясунья унесет Два рысьих солнца мертвого Востока Среди густых

Был лютый мороз. Молодые солдаты Любимого друга по полю несли. Молчали. И долго стучались лопаты В угрюмое

Мы говорим, когда нам плохо, Что, видно, такова эпоха, Но говорим словами теми, Что нам продиктовало время.

Он пригорюнится, притулится, Свернет, закурит и вздохнет, Что есть одна такая улица, А улицы не назовет.

Где играли тихие дельфины, Далеко от зелени земли, Нарываясь по ночам на мины, Молча умирают корабли.

Верность — прямо дорога без петель, Верность — зрелой души добродетель, Верность — августа слава и дым

Так умирать, чтоб бил озноб огни, Чтоб дымом пахли щеки, чтоб курьерский: «Ну, ты, угомонись, уймись

Наши внуки будут удивляться, Перелистывая страницы учебника: «Четырнадцатый… семнадцатый… девятнадцатый…

Я сегодня вспомнил о смерти, Вспомнил так, читая, невзначай. И запрыгало сердце, Как маленький попугай.

Всё призрачно, и свет ее неярок. Идти мне некуда. Молчит беда. Чужих небес нечаянный подарок, Любовь

Гроб несли по розовому щебню, И труба унылая трубила. Выбегали на шоссе деревни, Подымали грабли или вилы.

Она лежала у моста. Хотели немцы Ее унизить. Но была та нагота, Как древней статуи простое совершенство

Каждый вечер в городе кого-нибудь хоронят, Девушку печальную на кладбище несут. С колоколен радостных

Не торопясь, внимательный биолог Законы изучает естества. То был снаряда крохотный осколок, И кажется

В лесу деревьев корни сплетены, Им снятся те же медленные сны, Они поют в одном согласном хоре, Зеленый

Есть город с пыльными заставами, С большими золотыми главами, С особняками деревянными, С мастеровыми

Я слышу всё — и горестные шепоты, И деловитый перечень обид. Но длится бой, и часовой, как вкопанный

Когда закончен бой, присев на камень, В грязи, в поту, измученный солдат Глядит еще незрячими глазами

Обрывки проводов. Не позвонит никто. Как человек, подмигивает мне пальто. Хозяева ушли. Еще стоит еда.

Жилье в горах — как всякое жилье: До ночи пересуды, суп и скука, А на веревке сушится белье, И чешется

Страшен свет иного века, И недолго длится бой Меж сутулым человеком И божественной алчбой. В меди вечера

Я только лист на дереве заглохшем. Уныл и нем России сын. Уж не нальется вешним соком Душа моя,— она

Помню день, проведенный в Лукке, Дым оливок, казавшийся серым, Небо, полное мути, Желтого зла и серы.

Вы приняли меня в изысканной гостиной, В углу дремал очерченный экран. И, в сторону глядя, рукою слишком

Со временем — единоборство, И прежней нежности разбег, Чрез многие лета и версты К почти-мифической тебе.

Они накинулись, неистовы, Могильным холодом грозя, Но есть такое слово «выстоять», Когда и выстоять нельзя