Танка Сайгё
В зацветшей воде, Мутной, подернутой ряской, Где луна не гостит, — «Там поселиться хочу!» — Вот что кричит лягушка.
Непрочен наш мир. И я из той же породы Вишневых цветов. Все на ветру облетают, Скрыться… Бежать… Но куда?
Область, где в черном пламени страждут мужчины и женщины Невиданной силы Там черное пламя пылает. Адское пекло!
Предрассветный месяц Растревожил память о разлуке. Я не мог решиться! Так уходит, покоряясь ветру, Облако
С теми, кого любил, Мог я шутить беспечно. Давно прошедшие дни. Каким еще было юным В то время сердце мое!
Сочинил во дворце Кита-Сиракава, когда там слагали стихи на тему: «Ветер в соснах уже шумит по-осеннему»
Ужели рукава Лишь оттого окроплены росою, Что слушаю цикад? Какая странность! Это я, Я сам тоскую отчего-то…
Как в детстве бывало, В прятки вновь поиграть Мне так захотелось, Когда в укромном углу Я отдохнуть прилег.
В саду моем Одна на высоком холме Стоит сосна. С тобой, единственный друг, Встречаю старость свою.
Встретились снова… Но ведет к тебе лишь один Путь сновидений. Пробужденье — разлука. О, если б не просыпаться!
Дует холодный вихрь. Все на свете тоскою Он равно напоит. Всюду глядит угрюмо Осеннего вечера сумрак.
Зашла и она, Луна, что здесь обитала, На лоне воды. Ужель в глубине пруда Тоже таятся горы?
Всему есть предел. Разве может еше сгуститься Этих листьев цвет? Дождь сыплется непрестанно На горе Огура.
Куда унеслось ты, Сердце мое? Погоди! Горные вишни Осыплются, — ты опять Вернешься в свое жилище.
Меня покидаешь… Напрасно сетовать мне, Ведь было же время, Когда ты не знала меня, Когда я тебя не знал.
Ни темного уголка… Но кажется, клочья тучи Затмевают луну? Нет, это взор обманули Тени пролетных гусей.
Нет в небе луны, Нигде до ее восхода Не брезжит свет, Но самые сумерки радостны! Осенняя ночь в горах.
Приди же скорей В мой приют одинокий! Сливы в полном цвету. Ради такого случая И чужой навестил бы…
Сверчок чуть слышен. Становятся все холодней Осенние ночи. Чудится, голос его Уходит все дальше, дальше.
Слышу, кукушка С самой далекой вершины Держит дорогу. Голос к подножию гор Падает с высоты.
Зачем, о кукушка, Когда говорить я невластен, Сюда летишь ты? Что пользы внимать безответно Первой песне твоей?
Кто он, безвестный? На меже заглохшего поля Собирает фиалки. Как сильно, должно быть, печаль Сердце его омрачила.
В прах, в мельчайшую пыль Превратили… Конец бы, казалось, Но нет! Из небытия Для новых мук воскрешают…
Глупому сердцу, Вот кому всю свою жизнь Ты слепо вверялся, Но настигнет последняя мысль: «Так что ж теперь
На морском берегу, Где солеварни курятся, Потемнела даль, Будто схватился в борьбе Дым с весенним туманом.
Зыблются все быстрей, Чтоб ветер их просушил, Спутаны, переплелись, Вымокли под весенним дождем Нити
Когда б еще нашелся человек, Кому уединение не в тягость, Кто любит тишину! Поставим рядом хижины свои
Кукушка, мой друг! Когда после смерти пойду По горной тропе, Пусть голос твой, как сейчас, О том же мне говорит.
Меркнет мой свет. Заполонила думы Старость моя. А там, вдалеке, луна Уже идет на закат.
Никого не минует, Даже тех, кто в обычные дни Ко всему равнодушны,- В каждом сердце родит печаль Первый
Клонятся книзу Старые ветви хаги в цвету, Ветру послушны… Гонятся один за другим Дальние крики оленя.
Окрасилось дно реки Глубоким зеленым цветом. Словно бежит волна, Когда трепещут под ветром Ивы на берегу.
Сейчас даже я, Отринувший чувства земные, Изведал печаль. Бекас взлетел над болотом… Темный осенний вечер.
Путник еле бредет Сквозь заросли… Так густеют Травы летних полей! Стебли ему на затылок Сбили плетеную шляпу.
Услышав, что одна дама, с коей в былые времена я сердечно беседовал, ныне живет в Фусими, отправился
У самой дороги Чистый бежит ручей. Тенистая ива. Я думал, всего на миг, И вот — стою долго-долго.
В сердце запечатлей! Там, где возле плетня Слива благоухает, Случайный прохожий шел, Но замер и он, покоренный.
«Сейчас я один царю!» Как будто владеет небом На закате луны, Ни на миг не смолкает В ночной тишине сверчок.
Его влекут на казнь. Не сбросить на пути тугие путы, Веревкой стянут он. Подумать только — страх берет!
Зубцы дальних гор Подернулись легкой дымкой. Весть подают: Вот он, настал наконец Первый весенний рассвет.
Когда бы в горном селе Друг у меня нашелся, Презревший суетный мир! Поговорить бы о прошлом, Столь бедственно прожитом!
«Кукушки мы не слыхали, А близок уже рассвет!» — На всех написано лицах… И вдруг — будто ждали его!
Меч при жизни любил… Гонят теперь взбираться По веткам Древа мечей. Заграды рогатые копья, Щетинясь
«Несчастный!» — шепнешь ли ты? Когда бы могло состраданье Проснуться в сердце твоем! Незнатен я, но различий
Однажды во дворце принцессы Дзесанмон-ин молодые придворные беседовали с госпожой Хеа-но цубонэ.
Быть может, невольно сам Меня, молчальника, старый друг С тоской вспоминал иногда, Но пока в нерешимости
Я жду того, кто придет В поисках аромата, Пока в нашем горном селе До конца не осыплется Слива возле плетня.
Так адский страж приводит грешника к вратам исподней. И пока их не отворят, демон, отложив в сторону
Разве подумать я мог, Что вновь через эти горы Пойду на старости лет? Вершины жизни моей — Сая-но Накаяма.
В «Старом селенье» Куда он дошел, чернобыльник? До самого дома? Но гуще всего разросся В давно одичалом саду.