Танка Сайгё
Как в детстве бывало, В прятки вновь поиграть Мне так захотелось, Когда в укромном углу Я отдохнуть прилег.
В прах, в мельчайшую пыль Превратили… Конец бы, казалось, Но нет! Из небытия Для новых мук воскрешают…
Глупому сердцу, Вот кому всю свою жизнь Ты слепо вверялся, Но настигнет последняя мысль: «Так что ж теперь
На морском берегу, Где солеварни курятся, Потемнела даль, Будто схватился в борьбе Дым с весенним туманом.
Зыблются все быстрей, Чтоб ветер их просушил, Спутаны, переплелись, Вымокли под весенним дождем Нити
Когда б еще нашелся человек, Кому уединение не в тягость, Кто любит тишину! Поставим рядом хижины свои
Кукушка, мой друг! Когда после смерти пойду По горной тропе, Пусть голос твой, как сейчас, О том же мне говорит.
Меркнет мой свет. Заполонила думы Старость моя. А там, вдалеке, луна Уже идет на закат.
Никого не минует, Даже тех, кто в обычные дни Ко всему равнодушны,- В каждом сердце родит печаль Первый
Клонятся книзу Старые ветви хаги в цвету, Ветру послушны… Гонятся один за другим Дальние крики оленя.
Окрасилось дно реки Глубоким зеленым цветом. Словно бежит волна, Когда трепещут под ветром Ивы на берегу.
Сейчас даже я, Отринувший чувства земные, Изведал печаль. Бекас взлетел над болотом… Темный осенний вечер.
Слышу, кукушка С самой далекой вершины Держит дорогу. Голос к подножию гор Падает с высоты.
Зачем, о кукушка, Когда говорить я невластен, Сюда летишь ты? Что пользы внимать безответно Первой песне твоей?
Кто он, безвестный? На меже заглохшего поля Собирает фиалки. Как сильно, должно быть, печаль Сердце его омрачила.
В сердце запечатлей! Там, где возле плетня Слива благоухает, Случайный прохожий шел, Но замер и он, покоренный.
«Сейчас я один царю!» Как будто владеет небом На закате луны, Ни на миг не смолкает В ночной тишине сверчок.
Его влекут на казнь. Не сбросить на пути тугие путы, Веревкой стянут он. Подумать только — страх берет!
Зубцы дальних гор Подернулись легкой дымкой. Весть подают: Вот он, настал наконец Первый весенний рассвет.
Когда бы в горном селе Друг у меня нашелся, Презревший суетный мир! Поговорить бы о прошлом, Столь бедственно прожитом!
«Кукушки мы не слыхали, А близок уже рассвет!» — На всех написано лицах… И вдруг — будто ждали его!
Меч при жизни любил… Гонят теперь взбираться По веткам Древа мечей. Заграды рогатые копья, Щетинясь
«Несчастный!» — шепнешь ли ты? Когда бы могло состраданье Проснуться в сердце твоем! Незнатен я, но различий
Однажды во дворце принцессы Дзесанмон-ин молодые придворные беседовали с госпожой Хеа-но цубонэ.
Быть может, невольно сам Меня, молчальника, старый друг С тоской вспоминал иногда, Но пока в нерешимости
Я жду того, кто придет В поисках аромата, Пока в нашем горном селе До конца не осыплется Слива возле плетня.
Путник еле бредет Сквозь заросли… Так густеют Травы летних полей! Стебли ему на затылок Сбили плетеную шляпу.
Услышав, что одна дама, с коей в былые времена я сердечно беседовал, ныне живет в Фусими, отправился
У самой дороги Чистый бежит ручей. Тенистая ива. Я думал, всего на миг, И вот — стою долго-долго.
В «Старом селенье» Куда он дошел, чернобыльник? До самого дома? Но гуще всего разросся В давно одичалом саду.
Гляжу без конца, Но это не может быть правдой, Не верю глазам. Для ночи, для нашего мира Слишком ярко
Думай лишь об одном! Когда все цветы осыплются, А ты под сенью ветвей Будешь жить одиноко, В чем сердце
«Светло — спокойно Я б умереть хотел!» — Мелькнуло в мыслях, И тотчас сердце мое Откликнулось эхом: «Да!»
Когда глубоко уйду В печальные воспоминанья, Еще прибавит тоски Этот уныло гудящий Колокол на закате.
Летней порою Луну пятнадцатой ночи Здесь не увидишь. Гонят гнуса дымом костра От хижины, вросшей в землю.
На летнем лугу, Раздвигая густые травы, Блуждает олень, И беззвучно, безмолвно Сыплются капли росы.
Но вот что страшней всего: Вырвут язык из гортани… Какая лютая казнь! О самом своем сокровенном Хотеть
Родится в душе Ни с чем не сравнимое чувство. Осенняя ночь. На скале, озаренной луной, Стонущий крик оленя.
Припомню ли, сколько лет Я ждал вас, я с вами прощался, Горные вишни в цвету. Сердце свое вконец Я истомил весною.
Скажите, зачем Так себя истомил я Сердечной тоской? Не от моих ли жалоб Осень все больше темнеет?
Так адский страж приводит грешника к вратам исподней. И пока их не отворят, демон, отложив в сторону
Разве подумать я мог, Что вновь через эти горы Пойду на старости лет? Вершины жизни моей — Сая-но Накаяма.
Словно строки письма Начертаны черной тушью На вороновом крыле… Гуси, перекликаясь, летят Во мраке вечернего неба.
Всю траву на поле, Скрученную летним зноем, Затенила туча. Вдруг прохладой набежал На вечернем небе ливень.
Единое тело На много частей изломает. Развеет ветер… В аду костром пламенеть — Увы! Печальная участь!
И вот из зияющего жерла раскрытых адских ворот вырвется вихрь свирепого огня и настигнет грещника, с
«Осень настала!» — Даже небо при этих словах Так необычно… Уже чеканит лучи Едва народившийся месяц…
Лениво, бездумно Ты призывал имя Будды, Но эта заслуга Спасет тебя от страданий На самом дне преисподней.
На закате солнца Колокол громко загудел, Но в горном храме Все еще хором читают книгу… Как прекрасны
Но если сон Мы верим, что только сон Жизнь наяву, Тогда и любовные встречи, Как все на свете, напрасны.