Стихи Полозковой Веры
Три родинки как Бермудский архипелаг. Четыре кольца взамен одного кастета. А выглянешь из окна университета
Моя мама в Турции с прошлой ночи. Я теперь беру за нее газеты. Гулко в доме. Голодно, кстати, очень
Думала — сами ищем Звезд себе и дорог. Дети пусть верят в притчи Про всемогущий Рок. Фатума план утрачен.
Да что у меня, нормально все, так, условно. Болею уже, наверно, недели две. Мы вроде и говорим с тобой
Манипенни, твой мальчик, видно, неотвратим, словно рой осиный, Кол осиновый; город пахнет то мокрой псиной
Горький запах полыни И песок из пустыни На верблюжьем горбе — Тебе. Деньги старого скряги, Две скрещенные
есть дерево, в лесу всего древней, с опятами у кряжистых корней, поросшее лишайником и мхами, в колючках
Вероятно, так выглядел Моисей Или, может быть, даже Ной. Разве только они не гробили пачки всей За полдня
Жаль, такая милая, а туда же, где таких берут, их же нет в продаже; по большому счету, не люди даже
Одному мальчику, чтобы ему не было так холодно. Мое солнце, и это тоже ведь не тупик, это новый круг.
Погляди: моя реальность в петлях держится так хлипко – Рухнет. Обхвачу колени, как поджатое шасси.
А где я? Я дома, в коме, зиме и яме. Мурлыкаю в ванной медленно Only you, Пишу себе планы, тут же на них плюю;
так они росли, зажимали баре мизинцем, выпускали ноздрями дым полночь заходила к ним в кухню растерянным
Я — так хищно, так самозвански… Боги сеют дожди как просо В зонт, похожий на знак вопроса, Оброненного
Город, созданный для двоих, Фарами льет огонь. Мостовая у ног твоих – Это моя ладонь. Ночью дома ссутулятся.
Морозно, и наглухо заперты двери. В колонках тихонько играет Стэн Гетц. В начале восьмого, по пятницам
у бабушки растёт на даче виноград. вокруг беседки сплошь, сиреневый и кислый, и в нём сверчки поют и
Такая ночью берет тоска, Как будто беда близка. И стоит свет погасить в квартире – Как в город группками
Сколько их сидит у тебя в подрёберье, бриллиантов, вынутых из руды, сколько лет ты пишешь о них подробные
А не скосит крейза, не вылетят тормоза – Поневоле придется вырасти Ихтиандром. Я реальность свою натягиваю
А факт безжалостен и жуток, как наведенный арбалет: приплыли, через трое суток мне стукнет ровно двадцать лет.
Братья силятся в опечатках Разглядеть имена зазноб – Я влюбляюсь без отпечатков Пальцев. Правда, с контрольным в лоб.
От меня до тебя Расстояние, равное лучшей повести Бунина; равное речи в поиске Формулы; равное ночи в
Так беспомощно, Так лелейно В шею выдохнуть визави: — Не губите! Так ставят клейма Как Вы шутите о любви!
Доктор, как хорошо, что Вы появились. Доктор, а я волнуюсь, куда ж Вы делись. Доктор, такое чувство
И когда вдруг ему казалось, что ей стало больше лет, Что она вдруг неразговорчива за обедом, Он умел
я приехал к соловью взять простое интервью. – что теперь у вас поют? – чиу-чиу! пьюти-фьют!
вот мама милая моя пришла писать статью. работает пускай, а я гнездо над ней совью. осилить нужно сто
Без году неделя, мой свет, двадцать две смс назад мы еще не спали, сорок — даже не думали, а итог — вот
Встречу — конечно, взвизгну да обниму. Время подуспокоило нас обоих. Хотя все, что необходимо сказать
Беда никогда не приходит одна. Обычно она дерзей. Беда приносит с собой вина, Приводит с собой друзей
[почти жизнь в семи строфах] Упругая, Легконогая, С картинками, без врагов – Пологая Мифология: Пособие
Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом. Я веду, и я сроду не был никем ведом. По утрам я гуляю
Погляди: моя реальность в петлях держится так хлипко – Рухнет. Обхвачу колени, как поджатое шасси.
Я была Ромулом, ты был Ремом. Перемигнулись, создали Рим. Потом столкнула тебя в кювет. Привет.
Резво и борзо, Выпучив линзы, Азбукой Морзе, Пластикой ниндзя, Донельзя близко, Лезвийно резко, Чтоб
Просыпаешься – а в груди горячо и густо. Все как прежде – но вот внутри раскаленный воск. И из каждой
папа заявил мне прямо: — через час приедет мама. привезет тебе дракона, чтобы всех пугать с балкона.
Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав. За то, что ни разу не помянула, где был неправ.
И я не знаю, что у тебя там – У нас тут солнышко партизанит, Лежит на крыше и целит в глаз. Заедешь?
Из лета как из котла протекла, пробилась из-под завала. А тут все палят дотла, и колокола. Сначала не
Эльвира Павловна, столица не изменяется в лице. И день, растягиваясь, длится, так ровно, как при мертвеце
Сайде – на чай Свиться струйкой водопроводной – Двинуть к морю до холодов. Я хочу быть такой свободной
Все топлюсь вроде в перспективах каких-то муторных — Но всегда упираюсь лбом в тебя, как слепыш.
Лето в городе, пыль столбом. Надо денег бы и грозу бы. Дни – как атомные грибы: Сил, накопленных для
– мама, правда, что игрушки оживают по ночам? кофе пьют, едят ватрушки? – нет, никто не замечал. – говорят?
И тут он приваливается к оградке, грудь ходуном. Ему кажется, что весь мир стоит кверху дном, А он, растопырив
И пока он вскакивает с кровати, еще нетрезвый, Борется в кухне с кофейной джезвой, В темной ванной одним
Помолчи меня, полечи меня, поотмаливай. Пролей на меня прохладный свой взор эмалевый. Умой меня, замотай
В Баие нынче закат, и пена Шипит как пунш в океаньей пасти. И та, высокая, вдохновенна И в волосах ее